Сквозь тени прошлого

— К нам в Эйджвотер приехали гости. Лето, пикники, теннис, конные прогулки — всё как всегда, и тот день не был другим. Утром собралась большая компания, и мы решили прокатиться верхом к холмам, ничего не обычного. Амелия любила останавливаться у реки: сидеть на берегу, смотреть на воду, в этот раз я не остался с ней. Её сбросила лошадь. Она была опытной наездницей, я не знаю, как такое могло произойти. Когда я обратил внимание на её долгое отсутствие и поскакал к реке, Амелия уже была мертва. Она ударилась головой о камень, пробила висок.

Обстоятельства смерти жены Захария выдавал, как голые факты. По его голосу, выражению лица или глаз нельзя было определить, что на самом деле он чувствует. Ночь укрыла всё чернильным плащом, пряча от Габриэллы истинные эмоции и переживания, которые можно было бы разглядеть при свете дня. Наверное, от этого признания давались проще. Она слушала не перебивая, без каких-либо комментариев или вопросов. Не пыталась анализировать, делать какие-то выводы или подталкивать Захарию к дальнейшим откровениям. Просто слушала, просто сочувствовала. Габриэлла с поразительной ясностью осознала, что ей не нужны были внешние доказательства его боли. Она знала, что он переживает, до сих пор винит себя. Что не остался с женой, что уехал, что опоздал.

— Перед похоронами меня любезно попросили приехать в морг для ознакомления с заключением патологоанатома. Там мне сообщили, что Амелия была беременна. Срок был очень маленький и, вероятно, она и сама не знала, что в положении. По крайней мере так считал врач.

— Зак… — только и смогла выдавить Габриэлла. Как выразить сочувствие по такой невосполнимой утрате? Какие слова подобрать, чтобы донести, как тебе жаль? Можно с полной уверенностью полагать, что ты понимаешь, но пока на собственном опыте не познаешь эту невыносимо острую боль, по-настоящему понять невозможно.

— Я вернулся в поместье, взял ружьё и застрелил ту лошадь. — Захария замолчал, а она не знала, как подступиться к нему. Ей так хотелось прикоснуться к нему, обнять, но Габриэлла боялась, что он не примет сочувствия, что оттолкнёт. Она не знала, для чего Захария поделился с ней своей историей, но была уверена, что не для выражения соболезнований. Габриэлла осторожно коснулась его руки, чуть сжала пальцы, чутко прислушиваясь к языку его тела. Примет ли он ласку? Позволит ли себя утешить? Он позволил. Их пальцы переплелись, и она придвинулась к нему. Теперь его глаза были совсем рядом. Усталые, потухшие, серьёзные.

— Мы были очень молоды, когда поженились. — Захария смотрел прямо перед собой, говорил тихо, но Габриэлла находилась совсем близко и слышала каждое слово. Он хотел выговориться, рассказать, поделиться. Чтобы его просто выслушали. Без трагических вздохов и горестных заламываний рук, без моря слёз и потока сочувствия.

— Нам было легко вместе, мы были счастливы, я любил её, но… — Он опустил глаза и задумался, пытаясь подобрать подходящие слова для своих мыслей, которые на протяжении долгого времени оставались только его, и которые он ни разу не произносил вслух. — Амелия не была центром моего мира; не была самой сильной и обжигающей страстью; не была моей самой глубокой привязанностью. Я любил, но недостаточно. Ценил наш брак, но как что-то само собой разумеющееся. А потом всё закончилось, и я понял, что потерял. Именно тогда я был по-настоящему счастлив.

Габриэлла обняла его за плечи и, положив голову на плечо, уткнулась носом в шею. Сейчас слова были излишни. Она просто хотела поделиться с ним теплом, подарить нежность и окружить заботой. Габриэлла надеялась забрать его боль и сделать чуточку счастливее. Пусть ненадолго, пусть только сейчас.

Захария мягко отстранил от себя Габриэллу, заставляя посмотреть на него и, взяв её лицо в свои руки, произнёс:

— Я тону в тебе Габриэлла. Ни одна женщина не заставляла меня умирать и воскресать в своих объятиях. — Он поцеловал её глубоко, чувственно, волнующе. Сбивая дыхание и заставляя сердце биться чаще, потом на миг замереть в предвкушении и снова застучать в бешеном ритме. — Я хочу раствориться в тебе, течь по твоим венам, ласкать изнутри, — между поцелуями шептал Захария. — Хочу стать, пусть ненадолго, единым целым с другим человеком. С женщиной. С тобой…

Он бережно уложил Габриэллу на подушки и накрыл её тело своим, даря острое, ни с чем несравнимое наслаждение, и взамен получая такое же.

***

Захария включил автоответчик и, подхватив небольшой чемодан Габриэллы, ощутимо потяжелевший за время их пребывания в Лондоне, понёс его в машину. Он проснулся рано, но её будить не стал, давая возможность выспаться перед долгой дорогой. Никакой срочности в возвращении в Эйджвотер, кроме настойчивых звонков Элизабет, не было, поэтому он поддался на уговоры Габриэллы и согласился отправиться в Корнуолл на автомобиле. Шесть часов за рулём Захарию не особо прельщали, но чего не сделаешь ради прекрасных женских глаз, засиявших, как два бриллианта, и изящных тонких рук, радостно обвивших его шею, когда он всё же дал своё согласие.