Холодно. Промозглый сырой воздух обволакивал ледяным коконом каждый дюйм незащищенного одеждой тела. Он безжалостно обжигал лёгкие застывшим огнём, вырывая изо рта редкие клубы пара, отбирая последнее живое тепло. Каждый следующий вдох давался тяжелее, чем предыдущий, но она упорно продолжала идти по узкой крутой лестнице с каменными ступенями и скрипучими обгоревшими перилами. Маленькие острые камни нещадно царапали голые ступни, но могильный холод, пробиравший до костей, скрадывал, притуплял боль, создавая иллюзию нежной заботы, в которую хотелось погрузиться с головой, забыться в притягательной пустоте и спрятаться в холодных смертельных объятиях. Там не думают, не чувствуют, не живут. Но она неимоверным усилием воли преодолевала ступень за ступенью, переступала через невидимую грань, стирала проведенную между мирами черту.
Её манила изящная женская рука, мелькавшие впереди золотые волосы и тонкий шёлк белого платья. Когда лестница осталась позади, а взору предстала широкая галерея, дышать стало легче. Ветер свирепо завыл, заставив её передёрнуть плечами. Он голодным зверем бился в запертые наглухо окна, заставляя ёжиться не только от холода, но и от первобытного страха. Она чувствовала: надо торопиться, чтобы узнать, понять, помочь. Неминуемый конец уже близок. Он наступал на пятки, хватал сильными руками, сжимал в огненных тисках.
Она крикнула: «Подожди!», но из горла не донеслось ни звука, и белое платье скрылось из виду за тяжёлой деревянной дверью. Ноги отказывались слушаться, но она побежала. Спотыкаясь, падая и вновь подымаясь. Дверь была уже близко, только протяни руку. Она потянула за ручку, и та поддалась.
Одинокая жёлтая луна любопытно заглядывала в высокие трехстворчатые окна, освещая комнату тусклым серебряным светом. Женщина стояла вполоборота и печально смотрела на дверь. Её глаза хранили все тайны мира, а улыбка ободряла и обрекала одновременно. Она едва заметно кивнула, призывая гостью приблизиться. Уже совсем рядом, кончики пальцев практически коснулись пушистого локона. Женщина повернула лицо к луне, замерла и прислушалась. Окна распахнулись, впуская порывистый морской ветер, и по воздуху тихим шелестом пронеслось:
— Спаси…
Затем комната вспыхнула, как факел. Огонь лизал стены, набрасывался на мебель, подбирался все ближе и ближе к одинокой женской фигуре. Скрывая, захватывая, убивая…
Габриэлла резко распахнула глаза и, как выброшенная на берег рыба, начала жадно хватать ртом воздух. Она до сих пор ощущала едкий запах дыма, до отказа заполнивший лёгкие, и горький привкус пепла, осевший глубоко в горле. Габриэлла дрожащими руками налила стакан воды и залпом осушила, смывая противные ощущения, возвращаясь в реальность, прогоняя чудовищный сон.
— Вот тебе и ночные прогулки по старому поместью… — восстанавливая дыхание и потихоньку приходя в себя, прошептала она. — И приснится же такое…
Таких невозможно ярких и до ужаса реальных снов ей не снилось уже очень давно. Габриэлла помнила его до мельчайших подробностей. Запахи, ощущения, чувства — всё было таким настоящим! Да, подсознание сыграло с ней злую шутку. Записав на подкорку все самые необычные и, возможно, самые знаковые события вечера, оно воспроизвело их в весьма оригинальной и до дрожи пугающей манере. Портрет Ровены Гленерван, сгоревшая часть особняка и даже мастерская мистера Денвера — это были самые невероятные и захватывающие открытия этой ночи. В них вымысел тонко переплёлся с реальностью, легенда изысканно дополнила быль, а венцом всему стало то, что самый невероятный мужчина создавал своими руками великолепные произведения ювелирного искусства. От такого любой, даже самый рациональный мозг может закипеть и выдать что-нибудь эдакое. Хотя были ещё осколки Ибелина, которые по праву могли занять первое место среди сегодняшних открытий, и слава богу, что ей не приснилась жестокая казнь Великого Магистра Тамплиеров и его братьев.
Габриэлла поднялась и направилась в ванную. Этим утром зеркало не показывало ровным счетом ничего хорошего: бледная, испуганная, уставшая. И как в таком виде спускаться к завтраку? Больше всего на свете Габриэлла желала забраться под одеяло, подумать надо всем произошедшим, но ей придётся надеть дежурную улыбку, спуститься вниз и вежливо отвечать на каверзные вопросы. А о том, что, возможно, Габриэлле грозит выяснение отношений с Лаурой, думать вообще не хотелось, и она от всей души надеялась, что мисс Флеминг окажется настоящей леди и не будет опускаться до банальных женских разборок.
***
Всё-таки хорошее английское воспитание и поразительное чувство собственной исключительности ещё не раз впечатлят обычную американскую журналистку. Лаура действительно не предъявила абсолютно никаких претензий. Да и в её взглядах, которые Габриэлла ловила на себе за столом, не было ни ненависти, ни ревности, одно сплошное непонимание. Вероятно, она не могла понять: как её мужчина, её любовник, мог посмотреть в сторону другой женщины?