Скорлупы. Кубики

Сафронов не решается сесть в автобус – хоть номер маршрута правильный, Сафронов не уверен, что его привезут верно. Он решает пройтись пешком. Всё чужое, ещё более страшное оттого, что маскируется под знакомое. У Сафронова прилипают к асфальту ноги. Он пытается бежать, но почему-то прыгает, причём не вперёд, а в высоту. Жёлтая яичная муть поднимается со дна глаз и застилает изображение, словно он плывёт в мутной, полной песка воде.

– Господи, помоги! – просит Сафронов, и сразу же из-за поворота вырастает голубая церковь. Возле церкви нищие продают входные билеты.

– Плати, – говорит баба-контролёрша. Сафронов суёт руку в карман, вытаскивает и сыплет ёлочные иголки.

В церкви служба: солдаты с ружьями и старухи. Только Сафронов заходит, солдаты отдают честь, начинает играть громкая гармошка и хор поёт детскими голосами:

– Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам!

– Становись на колени, – говорит старуха, ложится на спину ногами к стене и жестом показывает Сафронову, чтобы он стал ей на колени. Они круглые и твёрдые, как деревянные шары, обтянутые материей. Сафронову приходится всё время балансировать, чтоб не упасть.

Старуха молится:

– В гости приходил архангел Приходил, в гостях говорил архангел Говорил… Целуй икону!

Икона – это вырезка из газеты в деревянном окладе. Сафронов наклоняется с поцелуем, из газетных букв вылупливаются мелкие чёрные мушки, вспархивают и садятся Сафронову на лицо, кусают за губы. Сафронов пугается, с воплем стряхивает назойливых мушек. Спрыгивает с колен старухи, бежит к выходу.

У батюшки за спиной два крыла из еловых венков. Он кричит вслед убегающему:

– Не б-бойтесь, Сафронов, в этом х-храме в-вы лучше всех, д-добрее всех, ч-чище в-всех!

Старухи вдруг становятся маленькими и какими-то чумазыми, Сафронов вырастает на весь храм, а лежащая на полу старуха кричит голосом Рузарова:

– Вот это сила!

Сафронов ощущает дикий прилив восторга. Заика-батюшка на коленях подползает к Сафронову:

– Меня н-ночью черти м-мучили. Уговаривали: “Н-не читай Б-библию, читай «М-мурзилку»”, – листали п-передо мной к-картинки…

Батюшка открывает “Мурзилку” и показывает Сафронову. Но только уже не батюшка, а сам Янкин лукаво говорит ему:

– Хвать!

Силы сразу покидают Сафронова.

– Помогите, – просит он старуху, у которой топтался на коленях.

– Троицу проси, – бормочет старуха. – Повторяй за мной: верую в Янкина, Якова Ильича и Рузарова!

Бьёт колокол, Сафронова подбрасывает на повороте, и он понимает, что не в церкви, а в автобусе. С ним два румяных милиционера. Это Янкин и Яков Ильич, и у них синие бархатные уши. За рулём Рузаров в мохнатой кепке, на лице у него деревянный раскрашенный нос.

Сафронов на ходу выпрыгивает из автобуса, бежит по улице, и всё приходит в неистовство и движение: деревья, урны, какие-то гуси с картонными шеями, корова с обиженной мордой, оторванная собачья голова, гипсовые старики. Прыгают наперегонки в мешках лилипуты из духового оркестра. Проводница в белом с голубыми горошинами платье скачет на корточках, как жаба. Потом над всем этим оказывается белый потолок, и по нему скользят мышиные тени с хвостами. У всеобщего бега вдруг оказывается окно со ставнями, в него заглядывает старуха, хохочет и улетает. Бег уже окончательно похож на вагон. Сафронов бежит и при этом садится на нижнюю полку, а с верхней уже свесились три уродливых женских личика – Янкин, Яков Ильич и Рузаров. Сафронов убавляет скорость, и всё замедляется. Исчезает полка с уродливыми головами, проводница, картонные гуси. Сафронов видит расчерченные в клетку серые пятиэтажки. Чем медленнее бежит Сафронов, тем отчётливее дома. Сафронов переходит на шаг, оглядывается: Янкин, Яков Ильич и Рузаров следуют за ним гуськом, аккуратно становясь ногами в его следы, словно идут по камушкам через ручей. Они в одинаковых клетчатых костюмах.

Сафронов спрашивает:

– Янкин, Яков Ильич и Рузаров, что вам от меня нужно?

– Теперь ничего, – отдувается Янкин. – Глаза мы уже взяли, а тебя домой проводили. Сам бы ты не дошёл.

Сафронов видит свой дом, сдвинутый в сторону.

– Как же я такой работать буду? – горько спрашивает Сафронов.

– Ты не переживай, – утешает Яков Ильич. – Приспособишься. Люди и без глаз, с одним зрением живут.

– Инвалидность получишь, – говорит Рузаров. – Главное, на точки не смотри.

– Какие точки? – спрашивает Сафронов.

– На круглые, – поясняет Яков Ильич. – Большие и маленькие. Любые. Размер значения не имеет.

– Если веки поднимаешь, – советует Рузаров, – головой во все стороны крути, чтоб зрением за точку не зацепиться.

– А иначе что будет? – удивляется Сафронов.

Рузаров рисует углём на стене гаража чёрную, размером со сливу точку и злорадно отвечает:

– Вот что!

Сафронов пристально смотрит на точку и намертво прилипает к ней взглядом. Он даже не в состоянии проследить, куда ушли Янкин, Яков Ильич и Рузаров. Несколько секунд Сафронов слышит их шаги, невнятную беседу и гадостный смех.