Склеп духовных скреп

      Бибиков вышел из своей каморки и посетил одну из здешних аудиторий. Там он хотел послушать лекцию профессора. С которым он хотел мысленно хорошенько поспорить, а после лекции заняться мытьем полов. И вот сегодня Бибиков приоткрыл дверь одной аудитории и услышал не старческий голос, но прислушался к довольно тихому голосу молодого докладчика. Этот храбрый юноша, определенно пацифист, своею речью призывал людей к миролюбию и рассказывал им о пацифизме. Сколь непривычно было Бибикову слушать в этих стенах подобные доклады. Одно он понял сразу, что докладчика не поймут. Осмеют его скорей всего или выгонят за непатриотические речи. Но Бибикову слова юноши нравились, кроме его религиозных высказываний. Слишком уж оратор хочет подтвердить свой пацифизм религией, что, конечно, звучит не убедительно, ведь религия устроена иным образом. Об этом Бибиков знал не понаслышке. Что ж, поделать, когда тот юноша идеалист, потому он и идеализирует всё, в том числе и религию. Кажется, Бибиков уже слыхал об этом миролюбивом юноше. В университете слухи разносятся быстро. Вроде даже он собрал группу пацифистов, для проектирования плана всемирного разоружения. Сам-то Бибиков не стал вступать в их клуб, и на то у него имелись свои причины. Бибиков слушал докладчика и тут вспомнил его имя.

“Михаил Миролюбов. Точно. Именно так его зовут. Говорящая фамилия, как любят, поговаривать всяческие недалекие умы, считающие, будто фамилия как-то характеризует человека. Фамилия – это наследство, которое дадено таким, каково оно есть и его уже не изменить”. – думал Бибиков. – “Да, Миролюбов идейный человек. Он и в тюрьму сядет за идею или умрет за нее. Но я не такой. Я ненавижу страдания. И я исповедаю пацифизм по той причине, что я хочу избежать боли и страданий. Поэтому нужно не воевать и вообще отказаться от насилия. Я боюсь насилия. Или вернее я боюсь той боли, которую насилие причиняет. Меня непременно назовут слабым человеком. Неверов же вообще зачисляет меня в мусор естественного отбора. Что ж, стоит ли мне переживать насчет чужих мнений? Вот только жаль, что тихо жить у меня не получается. Стоит мне что-то сделать или что-то ляпнуть, так тут же вырисовываются проблемы. В этой жизни даже слабый человек не обходиться без проблем. А людям, словно спокойно не живется, они хотят то революции устраивать, то воевать. Сидят такие мужланы и думают – скучно стало пахать, жрать, водку пить и размножаться; вот бы повоевать что ли. В мире столько страданий, столько болезней, столько генетических аномалий, а людям скучно жить, пострадать бы, да за это куш какой урвать. Мне же ничего этого не надо, ни страданий, ни памятных табличек”. – думал Бибиков и вспомнил про ректорскую дверь и про муки совести. – “Да, какой же я несвободный человек. Все хотят сделать меня рабом. Родители хотят меня вовлечь в свою веру, говоря, дескать, здесь родился, значит и верь по-здешнему. И это свобода веры? И где тут свобода, когда я подчиняюсь начальнику. Нет здесь свободы. Свобода в вольном труде, когда работаешь на самого себя, сам себе указываешь, сам себе зарплату выплачиваешь и сам себе даешь выходные, когда сам хочешь. Да и Неверов мною помыкает. Что он от меня хочет, для чего я ему сдался? Будто у меня есть сейчас время книгу писать. Я отныне возвращаюсь к своей былой спокойной жизни”. – заключил свою мысль Бибиков, надеясь урезонить свою бурную светскую жизнь. Правда, он тогда еще даже не предполагал о том, какие вскоре наступят страшные беспокойные времена.