Как-то раз Феня получила записку от Матвея и разрыдалась немедленно по прочтении. Ну как она, деревенская баба, должна была реагировать на просьбу пацаненка, выраженную в следующей форме: «Добрейшая и незабываемая Аграфена, не соблаговолите ли вы сопроводить меня, покорного слугу вашего Матвея, на прогулке по территории больницы в четыре часа пополудни? Буду признателен за любое решение, но уверен, что оно будет разумным. Если вы не примете мое приглашение, ваш отказ будет равносилен моей смерти. В случае положительного решения знайте, вы спасли жизнь еще одного несчастного странника». Бедная Феня впала в ступор. Она не поняла ни слова из того, что написал пацаненок, и сама никогда не читала тех книг, которые тырила для него из библиотеки. Феня стояла добрых сорок минут перед образами с просьбой вразумить ее и научить, что Матвей имел в виду. «О, Господи, – просила она, – вразуми меня, бабу глупую, идти мне с ним гулять или не идти…»
В итоге вразумленная медсестра шла на прогулку с веселящимся отроком и получала ответы на все вопросы. Мотя просто входил в очередной книжный образ и начинал думать и разговаривать на его языке. За пару дней эта забава превратилась в милую игру, которая стала неотъемлемой частью жизни Моти и Фени. Феня в этой игре исполняла роль дешифровщика, а Матвейка сочинял депеши в разных литературных стилях и жанрах.
Мотя привык к больничной жизни – так, наверное, привыкают к любой, – он уже привык к тому, что не увидит деда (правда, причины были туманны), что теперь его самый близкий человек – медсестра Феня, что постоянная смена соседей в палате – это норма, что вообще жить в казенном месте хорошо и весело. Матвейка даже представить себе не мог, что проживание в больнице когда-нибудь может закончиться, больница стала его домом, кровом, защитой, кругом общения, школой… Мотя настолько сросся с этой мыслью, что решил для себя – обязательно станет врачом, когда вырастет. Он не понимал, что в больнице его удерживало только то, что с челюсти не сняли гипс. Рано или поздно это должно было произойти.
За день до снятия гипса в палату к Матвею зашла очень серьезная и собранная Феня. Он не привык видеть ее такой. Вообще, если честно, Мотя очень хотел бы, чтобы Феня была его мамой, такую он бы принял легко – добрая, теплая, вкусно пахнет и всегда улыбается, мало того, похоже, любит его.
– Матвейка, – строго сказала Феня, глядя в потолок. – К тебе пришли.
У Моти в животе очень сильно сжались кишки. Он схватил карандаш и написал: «Кто?»
– Твоя мать, – все так же глядя в потолок, сообщила Феня. Почему-то она стала похожа на робота, даже голос, певучий и задорный, сейчас звучал по-другому.
«Зойка?» – Матвей не ожидал увидеть Зойку в своем новом мире. Он вообще не понимал, зачем она нужна ему. У Моти был только дед Иван, который сказал, что, наверное, больше никогда его не увидит. А теперь зачем-то пришла Зойка… Чего она хочет?.. Тысяча вопросов пронеслась в голове, прежде чем он смог сосредоточить внимание на странном округлившемся существе, неуклюже ввалившемся в палату, где, кроме Моти, жили еще восемь мужиков.
Некрасивое распухшее создание, похожее на каракатицу, выпучившую глаза красного цвета. Матвейка не понимал, почему все мужики сразу замолчали и уставились на Зойку, ему стало очень стыдно. Он пока не знал, что есть категория женщин, даже баб, которые всегда пробуждают в мужиках похоть, и уж конечно, не думал, что некрасивая опухшая Зойка вообще может кого-то привлекать как женщина. Мотя решил, что она заворожила всех именно своей отвратительностью, и поэтому ему было стыдно. Зойке, судя по всему, стыдно не было ни капли. Она радостно поздоровалась с народом:
– Как вы тут, мужики?
Те нестройно загудели, но общий смысл был таков: мол, без тебя, красавица, не очень. Мотя решил, что он что-то неправильно услышал или уж точно неправильно понял. Зойка подошла к Матвею и погладила его по руке, на которой образовались яркие розовые рубцы и плоские, более светлые, полоски шрамов.
– Эк он тебя, гад ползучий!
Мотя отдернул руку. Ему было невмоготу вспоминать о том, что произошло. Ему даже не хотелось вспоминать о доме, как о месте, где он был счастлив с дедом и где поселился мерзкий Кащей, который нарушил всю их жизнь. Теперь Матвейка ненавидел этот дом и всех, кто в нем остался – разве что Светка – монстр не вызывала в нем агрессивной ненависти, только жалко ее было. Чудовище, конечно, пока маленькое. Но скоро наберет силу…
Зойка не смутилась от Мотиной реакции или не подала виду. Она начала суетливо разбирать гостинцы и раздавать мужикам пироги с капустой, котлеты и жареных кур. Те, уморенные больничной диетой, охотно угощались, стараясь задержать взгляд на глубоком вырезе Зойкиного декольте, в котором вызывающе колыхался огромный, покрытый веснушками, бюст. Более омерзительной встречи с прошлым Матвей и представить не мог. Зойка, скалясь во весь рот, снова подошла к нему: