Сказание о Синей птице

Шашки молча и равнодушно стояли на своих местах, я застонал и одним взмахом снес их всех с доски. Они с гулом скатывались со стола. Огонь во мне пылал так яростно, что хотелось разорвать грудь, и я с не меньшей яростью сорвал с себя одежду.

Я заперся в доме, запретив кому-либо беспокоить меня. В темноте со мной был лишь меч Гуня. Я не смог занять место Гуня в том походе и принять на себя вызов, а теперь горько оплакивал свою собственную долю.

Игральная доска засветилась мрачным светом.

– И что с того, что вэйци может предсказывать события будущего? Даже если бы я знал заранее, что случится с Гунем, разве я бы мог хоть что-то изменить? – Я бросил взгляд на лежащие на земле камешки.

– Напитай доску своей кровью, дай ей слиться с ней, и ты сможешь стать ее полноправным хозяином и через партии управлять человеческим миром. – Женщина в черном одеянии медленно появилась из тумана.

Я понял, кто передо мной. Дева Девяти небес, создательница этой игры. Она взмахнула рукавом, и камни, разбросанные вокруг столика, взмыли в воздух и ссыпались в коробки у доски.

Я внимательно посмотрел на нее и спросил:

– Зачем же ты дала мне вэйци?

– Она сама тебя нашла. Ее изготовил твой предок, император Хуан-ди. После того как он навел порядок в мире, вэйци была передана вождю племени Шан и стала реликвией на долгое время. Однако никто не мог постичь ее тайны. Ты стал единственным, кому это удалось без учителя.

– Все в мире идет своим чередом и танцует под свой мотив, поэтому мне не следует вмешиваться в естественный ход вещей.

– Как хозяин шашек ты здесь божество, а доска – это человеческий мир. С помощью шашек ты способен разыграть хорошую партию для мира людей.

– Неужели? – Я поднял на нее глаза. – И что можно считать хорошей партией? Бесконечные сражения?

– Сражения и кровопролития свойственны человеческой истории. Начиная с эпохи императора Хуан-ди мир нуждался в войне. Твой отец был слишком наивен, полагая, что музыка способна изменить животное начало в человеке. Добротой твоего отца пользовались злые люди. Именно поэтому ты, Гунь и остальные потерпели поражение. Чжу, откажись от пути своего отца и присоединяйся ко мне. Воспользуйся мечом Гуня, порежь ладонь, и пусть твоя кровь пропитает доску. От вэйци ты получишь власть, а она получит энергию жизни от твоей крови.

Я закрыл глаза, почувствовав, как огонь, что горит во мне с рождения, воспылал с новой силой.

«Чжу, уничтожь вэйци!» Твой голос звенел у меня в ушах. Замолчи, замолчи!

Я открыл глаза, вынул из ножен меч Гуня, что висел у меня на поясе, и с размаху ударил по доске.

– Демон!

В тот самый момент, когда лезвие коснулось доски, что-то вспыхнуло, мое сердце вздрогнуло, как будто оказавшись на пути у лезвия, а меч вылетел из рук. Доска осталась целой и невредимой. Капли пота стекали по моему лбу, а меч, казалось, вонзился мне прямо в сердце.

– Чжу, ты с шашками уже одно целое. У них три жизни, но только что ты разбил одну, поэтому не советую повторять…

Смех Девы и ее образ медленно растаяли. Она исчезла так же неожиданно, как и появилась.

– 11 ~

У меня болело все.

Во сне мои души хунь [50] покинули тело, взлетев высоко-высоко, пока не достигли Долины Снегов. Я словно вернулся в детство и бездумно бродил в поисках дяди и Гуня.

Ветер и снег резали лицо, как острые кинжалы.

«Помни, ты человеческое дитя, не поддавайся искушению нарушить порядок в мире людей». Я будто снова услышал слова дяди с небес.

– Дядя, Гунь, где же вы? – кричал я в снежное поле, и ответом была мертвая тишина. Снежинки, медленно кружась, падали на землю.

Мои души бродили по заснеженной пустоши.

– Чжу, посмотри-ка, что случилось со столицей, – вел меня таинственный голос.

Снег у моих ног растаял, превратившись в квадратную прорубь. Там, в прозрачной талой воде, отражались голубое небо и белоснежные облака, и изменившаяся за последние несколько лет столица. Чунхуа был помощником моего отца и контролировал назначение и увольнение чиновников в племенном союзе. Он отстранил от дел всех важных государственных мужей – министра земледелия Хоуцзи, военноначальника Ци, главного придворного музыканта Куя, советника по судебным делам Гао Яо – и передал власть «шестнадцати мудрецам». Позволил «восьми гармониям» отвечать за земли, а «восьми достойным» – за культуру. «Шестнадцать мудрецов» разделяли с Чунхуа ненависть к инакомыслящим; согласные с шестнадцатью процветали, а кто были против них – погибали. Вожди не смели высказывать свое мнение. Реальная власть находилась в руках Чунхуа, и спустя годы не осталось никого, кто бы мог ему противостоять.

Отец тоже был под контролем Чунхуа. Тот убедил его выгнать старого советника Гао Яо, славившегося суровостью, справедливостью и самоотверженностью. Оголив меч, чтобы лишить себя жизни, Гао Яо оставил предсмертное послание: «У Чунхуа есть скрытые мотивы, император же дразнит тигров, что принесет свои горькие плоды».

Смерть Гао Яо сильно повлияла на отца.