Синяя лихорадка

– Что было нормально? Этот сумасшедший мир был нормальным? На нашу семью косились, словно на идиотов: муж, жена, двое детей! Тут кругом – «семьи» то из двух мужчин, то из женщин. А то ещё «триады» эти, «семьи» из трёх партнёров. И ведь все узаконенные, со свидетельствами о браке, во Всемирной церкви «венчанные»!

– Да какая это церковь! Гнилая пародия! Настоящую церковь разгромили много лет назад, загнали в подполье, на смех подняли – ретрограды! А эти, из Всемирной, продвинутые, современные: традиционную семью – долой, пьянка, наркотики, разврат – пожалуйста! У них ведь главой-то кто? Лесбиянка, прости, Господи, – «Архиепископ»!.. Да я вообще-то не об этом. Раньше, во время смут и революций, проходили месяцы, недели, дни…

– … а сейчас оскотинились за несколько часов! – Муж сбавил скорость, прислушался. Город остался позади, они ехали по пригородной дороге. Дети, убаюканные ровной ездой, снова заснули. Вокруг было пусто, безлюдно. Небо по-прежнему змеили молнии, раздавался гром, но где-то на высоте, не приближаясь к земле. Дождь не шёл, однако становилось всё холоднее.

Он остановил машину на дороге среди полей. Вокруг пусто, местность хорошо просматривалась. Вышел на дорогу, встал на пригорке, Жена подошла вплотную, прислонилась к его плечу.

Начиналось время рассвета, но небо оставалось тёмным: наползали мрачные, сизые, грозовые тучи, да и гарь от погибающего, горящего Города затмевала свет.

– Ладно, хватит, – он приобнял Жену, развернул в обратную сторону, – пошли назад, а то превратимся в соляные столбы…

– Ты думаешь, это…

– А что же ещё? Содом и Гоморра, разлива середины 21-го века.

– А мы, выходит, единственные праведники? Типа, Лот с семейством?

– Ну, какие мы там праведники… – он пожал плечами, – просто, может, меньшие грешники…

– Погоди, – она настойчиво взяла его за руку, – но тогда, значит, никого лучше нас не нашлось? Или, хотя бы десяти таких, как мы, нас же только четверо!

– «Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти.[2] – процитировал Муж.

– Вот-вот! Город разрушен, мы спаслись. А в чём наша праведность? Не крали, не убивали? Сохранили традиционную семью? Ходили в настоящую, не Всемирную Церковь? Бедным пару раз помогли?

– А разве этого мало?

– Не мало! Не мало для того, чтобы просто считаться добропорядочной семьёй! Но, чтобы спасать города, нужно гораздо больше! А если мы проходим за праведников, если никого не осталось лучше нас, тогда – всё! Этому миру конец! Я не пойму только, зачем мы спаслись…

– Ну, ещё пока не спаслись, – проворчал он, – идём к машине, посмотрим, что там и как.

Дети по-прежнему спали, свернувшись на заднем сиденье. Они сели впереди, закрыли окна – холод становился всё сильнее. Муж достал мобильник, пощёлкал кнопками. Сети не было. Жена поняла его сразу, попробовала включить свой телефон – то же самое. Он стал настраивать радио – на всех диапазонах только глухой треск.

– Ну что, всё понятно? – он не спрашивал, скорее утверждал.

Она только кивнула, глаза её наполнились слезами. Муж накинул ей на плечи куртку, ласково обнял, укачивая, словно ребёнка.

– Мы сейчас где-нибудь остановимся, надо отдохнуть, поспать. Потом, когда будет светло, поедем дальше, искать таких же странников, как мы. Праведников, – он криво усмехнулся, – не одни же мы такие… достойные.

Он завёл машину, медленно поехал дальше, держа одну руку на руле, а другой по-прежнему обнимая Жену. Сизые тучи, казалось, опускались всё ниже, пошёл крупный дождь. Капли его, большие, вязкие, тягучие медленно ползли по лобовому стеклу, застревали в щётках дворников, мешали обзору. В какой-то момент, они поняли, что это уже снег. Его хлопья становились всё крупнее, покрывали толстым слоем буйную июльскую листву, засыпали сугробами дорогу, еле движущуюся машину, поля и деревья.

«Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою, или в субботу. Ибо тогда будет великая скорбь какой не было от начала мира до ныне, и не будет. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни»[3]

Они свернули в тупик возле какого-то нежилого строения, остановили машину. Муж разложил сиденья, они улеглись рядом со спящими детьми, укрылись куртками и одеялами, обнялись все вместе. Холод совсем не чувствовался, было даже как-то уютно.

– Наш маленький семейный Апокалипсис… – тихо пробормотала Жена.

– Спи, родная, – прошептал Муж, целуя ледяными губами её такие же холодные губы, – утро вечера мудренее…

– Да, да, именно мудренее, – она улыбнулась нелепости этой фразы: понятно же, что утра у них уже не будет.

– Спокойной ночи, – тихо прошептал он.