Синева

Чтобы, когда наконец пойдет дождь, быть готовыми.

А дождь пойдет, я уверен.

Когда пойдет дождь, оставшейся в топливном баке солярки хватит, чтобы пройти весь канал.

До побережья.

Когда пойдет дождь.

А потом, наконец, до Атлантики.

Надежной Атлантики. Где видно всех, кто приближается, все, что приближается, на много миль вокруг.

Мы с Лу – на яхте мы будем вдвоем.

Наш путь на запад займет много недель, может, месяцев. Возможно, мы навсегда останемся в море. А может, доберемся до самой Южной Америки.

Лу говорила об этом. Что в Южной Америке под землей есть вода. Что если море нам надоест, можно отправиться туда. Надо лишь дождаться.

Ждать и работать. И экономно распределять воду и силы.

Вокруг нас все высыхало. Даже грязь в канале превратилась в пыль.

Лу больше не пела. Мир умолк. Насекомые почти затихли, я теперь даже цикад не слышал. Неужто они тоже исчезли?

Я отхлебнул еще воды. Все, нельзя. Теперь попью только через час. Воды нам хватит на двадцать дней. Всего двадцать дней. А потом – что потом делать? Буду смотреть, как Лу иссыхает, как ее мучают судороги и ужасные головные боли? Или лучше избавить ее от мучений? Дождаться, когда она уснет, и положить на лицо подушку?

По тенту вдруг что-то застучало. Я вскочил.

Капли. Это же капли?

Я замер. Прислушался.

Это точно капли.

Я выглянул из-под тента. Посмотрел на небо.

Синее. Ярко-синее. От синевы у меня голова закружилась.

Но значит, где-то есть и туча.

Я вышел на палубу. Отсюда видно было все небо.

Глаза резало. Солнце палило. Оно будто бы увеличилось в размерах. Словно с каждым днем все пухло и пухло. Грозило проглотить весь мир.

Я обернулся. И увидел на берегу человека.

Маргериту.

Возможно, она стояла там уже давно. Смотрела на яхту, смотрела на меня. Ждала.

В сухой траве позади нее стоял чемодан на колесиках. Когда-то давно он немало стоил. Но сейчас чемодан был пыльным и грязным.

Чемодан? Как она умудрилась, несмотря ни на что, сохранить его? И как умудрилась дотащить его сюда, да и вообще из своей прошлой жизни?

– Я поднимусь? – спросила она меня.

Почти как ни в чем не бывало.

Я не ответил. Лу вышла из салона и заулыбалась.

– Привет, Маргерита.

– Привет, Лу, – сказала Маргерита, – можно я к вам поднимусь?

– Да!

– Нет, – встрял я, – я сейчас сам спущусь.

– И я, – сказала Лу.

– Ты тут сиди, – велел ей я.

– Нет.

– Да.

К счастью, она послушалась.

Я спустился вниз, чувствуя, что дрожу. Потому что Маргерита жива, господи, она жива.

– Пошли, – сказал я.

Я зашагал к рощице – не оглядывался, но шаги ее за спиной слышал.

Там, где Лу нас не видела, мы остановились. Меня отделял от нее лишь метр, я пожалел, что она остановилась так близко.

Ее лицо, глаза – Маргерита стояла передо мной, она по-прежнему существовала. Она исхудала еще сильнее, отощала. И какая же она была грязная и высохшая. На щеках виднелись грязные разводы.

– Я не знаю, что мне делать, – тихо проговорила она.

Отвечать у меня не было сил.

– Я не знаю, что делать, Давид.

– …

– Мне некуда идти.

– …

– И еды почти не осталось.

– …

– Давид… Давид… Лагеря больше нет.

И тут ее подкосило, прямо у меня на глазах. Ноги подогнулись, и все ее худое тело опустилось на землю. Она стояла передо мной на коленях, умоляя:

– Воды. Пожалуйста.

На глазах у нее блеснули слезы. Так вот как она выглядела со слезами на глазах. Вот как она выглядит, когда плачет. Странная мысль. Вот как она выглядит со слезами на глазах. Она зарыдала. Нет. Заплакала. Такие, как она, плачут.

Я словно на картину смотрел. На фотографию. Она словно превратилась в фотографию.

Не плачь, Маргерита, думал я, не трать воду. У нас ничего нет, нам нечем поделиться. У меня есть Лу, только она, и я не могу поить водой никого, кроме нее.

– Тебе пора, – сказал я, – пора.

Но она даже не попыталась встать.

– Тебе надо уходить.

Я отвернулся.

– Давид, подожди, – окликнула она.

Я не выдержал и остановился. Не выдержал и посмотрел на нее.

– Что ты собираешься делать? – спросила она. – Как?..

– Мы с Лу уйдем отсюда.

– Но как? – По щекам у нее текли слезы. Она плакала. Я отвел глаза.

– На яхте уйдем, – ответил я, – уйдем в море. Когда пройдет дождь. Когда канал наполнится.

И тут она рассмеялась. Она сидела на земле. Была намного ниже меня. И тем не менее громко смеялась.

Слезы исчезли. Остался лишь смех. Смех, лишенный тепла. Наверное, так она смеялась раньше, проводя отпуск в Провансе, разгуливая в шелковых платьях, смеялась над такими, как я.

И я знал, почему она смеется. Сопляк с ребенком и лодкой посреди высохшего канала. У меня не было ничего, даже плана.

Смех вдруг стих, так же внезапно.

Маргерита поднялась, с трудом, уж слишком она исхудала, однако она старалась этого не показывать.

Ничего больше не говоря, она отвернулась и двинулась назад, к стоящему на берегу канала чемодану. Но чемодан не взяла, просто спустилась на дно канала. Прошла мимо яхты и зашагала дальше.

– Маргерита? – окликнула ее Лу.

Та не ответила.

– Ты куда?

Тогда Маргерита повернулась и посмотрела на меня.

– К морю. Я иду к морю.