Синее море

В л а д и м и р  И л ь и ч. Ничего колоссального. Самое начало, самое начало. Газеты-то еще нет.

П о т р е с о в. Ну что вы! Плеханов с нами! Газета будет.

В л а д и м и р  И л ь и ч. На каждом шагу можно оступиться, не забывайте об этом. Я вот перед самым отъездом выехал из Пскова в Петербург и на всякий случай поехал окружным путем, чтобы отделаться от хвостов, — и, представьте, попался. Выследили. Под самый, как говорится, занавес. Хорошенькое дело! У меня в кармане деньги, собранные на газету, и листок — счет из ресторана «Европа», на обороте которого химией написаны адреса заграничных явок. Если бы они догадались, пропало бы все наше дело. Не догадались. Ресторанный счет — это было выдумано неглупо. А задержать не посмели — я их поставил в тупик, помахав заграничным паспортом.

П о т р е с о в. А вот и Вера Ивановна.

К их столику идет  В е р а  З а с у л и ч, и Потресов спешит к ней навстречу. Она коротко стрижена. Непрерывно курит и обсыпается пеплом. В ту пору ей уже сорок девять лет. Среди посетителей многие ее знают и, улыбаясь, здороваются с ней.

П о т р е с о в. Ну как? Говорили с ним? Ну что он?

З а с у л и ч. Потресов, подождите. Дайте поздороваться с человеком. (Владимиру Ильичу.) С приездом, здравствуйте. А я боялась, что вы так и не попадете к нам.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Почему?

З а с у л и ч. Бог мой, вы вели себя так вызывающе, выезжая из Пскова чуть ли не на глазах у полиции. Или всегда брали разрешения?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Нет, не всегда. Но я всегда был очень аккуратен.

З а с у л и ч. Настолько, что даже оставались ночевать в Питере.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Если оставался, то в разных местах.

З а с у л и ч. Нет, нет, вы очень рисковали.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Помилуйте, Вера Ивановна, приехав нелегально в Россию, вы рисковали гораздо большим.

З а с у л и ч. Я жила под крылышком Александры Михайловны Калмыковой и разъезжала в ее генеральском ландо, и никто не посмел бы меня тронуть.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Ну, положим, если бы узнали, что в этом ландо сидит отчаянная террористка, заочно приговоренная к смертной казни…

З а с у л и ч. Бывшая террористка, а теперь плехановка. И я рисковала только собой, а вы — провалить начатое дело.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Но разве газету мы собираемся издавать для швейцарского читателя?

З а с у л и ч. Нет, конечно.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Так вот, не значит ли это, что вся работа, естественно, началась не здесь, а там, то есть в России. Как же я должен был поступать?

З а с у л и ч. Но где вы только не появлялись! И в гавани, и на Путиловском…

В л а д и м и р  И л ь и ч. Под разными именами, Вера Ивановна. И иногда наклеивал бороду.

З а с у л и ч. Он еще шутит! За вами шли следом.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Шли. А я знал.

З а с у л и ч. Но неужели нужно было делать все самому?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Иногда бывает, что нужно.

З а с у л и ч. Нет, вы были неосторожны. Очень неосторожны.

В л а д и м и р  И л ь и ч. И вы.

Оба смеются.

П о т р е с о в (Засулич). Курите все, курите, спасенья нет. Александра Михайловна жаловалась, что вы ей все одеяла и подушки прожгли.

З а с у л и ч. И от Плеханова мне достается. А что делать? Курю. Много курю. Может быть, от тоски. (Владимиру Ильичу.) Скажите, а вот… ваши новые, молодые марксисты… они что… все такие же, как вы? И, конечно, не курят?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Да нет, почему же? Некоторые курят.

З а с у л и ч. Вы не смейтесь. Мне все интересно, что делается в России. Все мелочи. Я потому и поехала, — хотя Плеханов и ругал меня, — чтобы посмотреть на русского мужика, какой у него нос стал.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Нос-то у него, пожалуй, понемногу меняется.

З а с у л и ч. Я видела мало, очень мало. Что можно было увидеть из генеральского ландо?

В глубине кафе негромко запели «Марсельезу».

П о т р е с о в (закрыв глаза от наслаждения, замурлыкал). «Отречемся от старого мира…» Сон, сон… Это я пою!.. Какая страна!

З а с у л и ч (Владимиру Ильичу). Мы не живем, мы прозябаем здесь… Вам, пожалуй, и не понять, что такое эмиграция. Это не ссылка и даже не тюрьма, это хуже — оранжерея. И как все осточертело! Вы думаете, Плеханов этого не чувствует?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Представляю себе. Он очень давно здесь.

З а с у л и ч. Но он все понимает! Вот почему ваша «Искра» его заинтересовала, нет, не заинтересовала — заволновала.

П о т р е с о в. Я же говорил.

З а с у л и ч. Но в последнее время он в дурном настроении. Не пойму, что с ним. Он стал подозрителен даже ко мне.

В л а д и м и р  И л ь и ч. После вашего возвращения из России?

З а с у л и ч. Да, пожалуй. О вас много расспрашивал.