Синее море

В л а д и м и р  И л ь и ч. Угу.

В а с е н а. А мы тут на уголке ждали, пока уйдет.

П р о х о р. Мобыть, в разумении этого беспорядка…

В а с е н а. Ах, головорезы, управы на них нет!.. Что делать-то? (Наде.) Давай прибираться, что ли?

П р о х о р (Владимиру Ильичу). В понимании совести, как бы это сказать, без них, вроде как без гнуса в тайге, не обойтиться, не проехать, одним словом, как это говорится, не пройтить, тьфу… А я вам дудочку выстругал и песенку подходящую знаю. Во-от… (Тихонько проиграл мелодию и тихонько пропел.) «А я мальчонка хитренький, прикинусь сиротой…»

В л а д и м и р  И л ь и ч (веселясь). Да? Хитренький?

П р о х о р. «Где сад густой с малинником и пенье соловья, и путь туда хоть длинненький, но буду там и я…»

В а с е н а. Рехнулся совсем! Слышь, они уезжают от нас, вольная им вышла, слава те, а ты с дудочкой… (Владимиру Ильичу.) Куда ж вы, коли не секрет?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Не секрет. Я — неподалеку от Питера, а она — в Уфу.

В а с е н а. Снова опять врозь?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Пока врозь.

В а с е н а. О-ох!

П р о х о р. Мобыть, это мельник клепает, язви его?..

В а с е н а. Проше все мельник чудится.

П р о х о р. Нет у его весов в нутре, вот о чем думаю.

В а с е н а. Оседайте уж вы поскорей, Владимир Ильич, пора уж, как все люди.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Попробуем, попробуем, как все люди.

П р о х о р. Без весов — как это можно?

В а с е н а. И там, где поспокойней, Владимир Ильич. Я так скажу — дом поставьте. Надоело небось по чужим-то дворам мыкаться?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Э, нет, весы не те.

В а с е н а. А вы накапливайте помаленьку. Вон минусинский врач, слыхали, корову заимел. А было у него что? Голь. Корова в хозяйстве — первое дело.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Думаю, корову не вытяну.

П р о х о р. В разумении таких людей, мобыть, не о корове он думает. Дура ты!

В а с е н а. Хватит. Пошли!

П р о х о р. Пошли.

В а с е н а. На дорогу пельменей заморожу. В дороге это первое дело.

П р о х о р. А на болотцах весной, помните? Мобыть, так и тянет, так тянет… Уж то-то побродили мы с ружьецом-то! Бывайте здоровы, Владимир Ильич.

Заиграл на своей дудочке тихонько, и оба они — Васена и Прохор — чинно вышли.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Целый год. Да ведь какой год! И врозь…

Н а д я. Все равно, Володя, мы будем вместе. И может быть, даже хорошо, что — в разных концах? Мобыть… хорошо?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Мобыть.

И словно исчезло все вокруг, ушла куда-то и высветилась только она одна.

Н а д я. Бодрилась, конечно, делала вид, а разлуку переживала очень… Я — в Уфу, он — в Псков… Срок его кончился в феврале. И вот наконец мы выехали. Ехали на лошадях по Енисею триста верст, день и ночь, благо, луна светила вовсю. Он заботливо укутывал меня и маму, на каждой станции по-хозяйски осматривал, не забыли ли мы чего-нибудь, и шутил… Мчались мы вовсю, а он ехал без дохи, уверяя, что ему жарко, и засунув руки в мамину муфту… Думала я потом — а как все было в Шушенском? Боялась взглянуть на карту… Точки, точечки… Куда нас занесло?.. Иногда становилось нестерпимо… Но разве мы жили плохо? Нет, Шушенское теперь — мое! Вспомню — и сжимается сердце… Как он учил меня кататься на коньках? А Новый год? А Глеб, а Зина, а Базиль и Тоня с ее малышкой? А наш особенный сибирский воздух? Он правду говорил — курорт! И Саяны видны оттуда совсем не так издали, как Монблан из Швейцарии!.. Да… Швейцария…

Чуть пошумливала метель в середине ее рассказа, а потом совсем затихла, и только слышался удаляющийся звон-перезвон колокольцев. Может быть, это их тройка без устали мчит их на волю, в Россию и дальше, дальше, дальше…

Т е м н о

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЭПИЗОД ПЯТЫЙ

Женева, август, 1900 год. Кафе. Несмотря на то, что еще утро, п о с е т и т е л е й  много. Они говорят на различных языках. Иногда взрывается речь одного, но ее тут же заглушают голоса других. Чаще всего они говорят одновременно — то громче, то переходя на шепот.