Синее море

Все смолкают. Потресов ходит по кабинету взад и вперед. На веранде появляется  П л е х а н о в.

П л е х а н о в (Розалии Марковне). Распорядись, чтобы подали кофе. (И проходит в кабинет. Он входит как ни в чем не бывало, приветливый, даже веселый.) Гм. Смешно говорить… но когда ваши папеньки еще только ухаживали за вашими маменьками, я уже переводил «Коммунистический манифест». Шучу, конечно… Но я вот нарочно ушел, чтоб поразмыслить. И решил. А не лучше ли, если я буду у вас… просто рядовым сотрудником? (Повернувшись к Владимиру Ильичу и Потресову.) Вы проделали такую работу, а я много лет не был в России… Да, давно не был! Не знаю, как выглядит мой Тамбов! Отстал в эмиграции. Постарел. Стал  б л и з о р у к и м.

П о т р е с о в. Никто из нас на это не пойдет!

Г о р н и ч н а я  вносит кофе.

П л е х а н о в. А вот и кофе! Рекомендую! Кофе по рецепту Розалии Марковны. Розы, в отличие от роз в моем саду, — без шипов. (Сел за письменный стол.) И все же сейчас мы постараемся устранить наши маленькие разногласия.

Все помешивают ложечками в чашках.

Закройте дверь на веранду, налетят бабочки. (Постукивает по столу карандашом.) Сколько человек у нас намечено в редакции?

П о т р е с о в. Шесть.

П л е х а н о в. Неловкое число. Не находите? А если голоса пополам?

П о т р е с о в. Я полагаю, что если мы предоставим Георгию Валентиновичу два голоса, то все и получится?

П л е х а н о в (Владимиру Ильичу). А вы как считаете?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Если это так важно, то — пожалуйста.

П л е х а н о в. В этой меркантильной деловитости не увядают ли прекрасные черты революции? Я шучу. (Усмехнулся.) А типография все-таки будет в Мюнхене?

В л а д и м и р  И л ь и ч. В Германии.

З а с у л и ч (волнуясь). Мне кажется, Жорж, что в этом вопросе Владимир Ильич прав. Я согласна переехать в Лейпциг или в Мюнхен и представлять там нашу швейцарскую группу.

П л е х а н о в (сухо). Не возражаю.

Темно.

На просцениуме.

Доносится негромкое пение под мандолину. Голос поет по-итальянски:

Я быстро поднялся наверх,
На гору, в шалаш моей подруги…
Прекрасная пастушка плакала,
Ах, как она плакала…

Медленно проходят  В л а д и м и р  И л ь и ч  и  П о т р е с о в.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Не пойму! Не вмещается в голову!.. Такой блестящий ум… Опыт!.. Знания!.. Такой замечательный человек… И это ячество!

П о т р е с о в. Неверно! Неверно! У каждого человека свои слабости. Ну… а потом, если даже и верно, то ведь это же — Плеханов!

В л а д и м и р  И л ь и ч (прислушиваясь). Хорошо поют. Кто это там? Рыбаки? Прекрасно поют…

П о т р е с о в. И вам это сейчас интересно? Да, Ульянов, вы тоже не сахар. Нашла коса на камень…

В л а д и м и р  И л ь и ч. Какая коса? Какой камень? «Виконт», мы с вами думаем о деле, ни о чем больше. А желание Георгия Валентиновича неограниченно властвовать затмило для него все!

П о т р е с о в. Он к этому привык. Это естественно. Я буквально хватался за голову, до того вы были резки, ни с чем не считаясь.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Но позвольте, позвольте, в товарищеской беседе между будущими соредакторами всякая дипломатия была бы не только неуместна, но и вредна.

П о т р е с о в. Ах, боже мой! Уже одна постановка вопроса о соредакторстве была для него неожиданна.

В л а д и м и р  И л ь и ч. То есть как это?

П о т р е с о в. Неужели вы этого не понимаете? Но он уступил.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Он не мог не уступить.

П о т р е с о в. Вероятно… И все же, все же это могло кончиться катастрофой.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Могло. К сожалению, могло… Знаете, Потресов, какое у меня сейчас чувство? Никогда в жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением, как к нему, ни перед кем не держал себя таким смиренцем…

П о т р е с о в. Вы считаете, что держали себя смиренцем?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Во всяком случае, на его третирование я мог бы ответить иначе.

П о т р е с о в. Слава богу, что этого не случилось.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Но, увы, может случиться в любую минуту.

П о т р е с о в. Держите себя в руках.

В л а д и м и р  И л ь и ч. О нет. Моя влюбленная юность получила горькое наставление от предмета своей любви. Нельзя быть сентиментальным. И камень, оказывается, надо держать за пазухой, если не хочешь оказаться предателем своего дела.

П о т р е с о в. Черт знает, что вы говорите! Как же в таком случае быть? Как быть?