Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России

Насколько все эти пожелания оставались на бумаге или были плодом фантазии людей, писавших подобные брошюры, видно из книжечки, рассказывающей о типичных искажениях процедуры при проведении партийного собрания. Первое и самое типичное – это собрание, где после ритуального доклада в ответ на вопрос: «Кто желает выступить?» повисает «тягостное молчание». Потом на трибуну идет редкая цепочка местных записных ораторов, то есть лидеров организации, которым не отвертеться от выступления по должности. «Прения, как говорят, „развернулись“», – пишет ироничный автор. Его ирония пропадает в оценке результата: «…коммунисты покидают зал с чувством неудовлетворенности: выступления на партийном собрании не обогатили их». Второе искажение – это зажим критики. Пример – «бестактная реплика замсекретаря партбюро» на одном из собраний, которое посещал автор этой статьи. Реплика была предназначена работнице, выступавшей с критикой партбюро: «она, мол, идет в хвосте отсталых настроений». Третье искажение – это когда члены президиума превращаются в «регулировщиков» прений: дают слово «спокойным» людям, а «принципиальные коммунисты» ставятся в конец списка выступающих; поэтому часто слова в прениях они так и не получают [Бонарёв 1962: 14–15, 28][240].

Заметьте, что цель собрания здесь напоминает цель комсомольского собрания, как его рекомендовали проводить еще в 1940-е годы; политические организации (такие, как комсомол и партия) стремятся не просто обсудить проблемы производства и техники, а сделать так, чтобы посетившие их собрание ушли «обогащенными», то есть более развитыми в понимании коммунистических ценностей (прирост ценностей и дает особое, духовное богатство) или с бо́льшим багажом знаний. Если они этого не получают – значит, морально-воспитательная функция собрания не работает; есть только ритуализм (слова «технократизм» тогда еще не знали). Интересно, что брошюра начинается с отсылки к письму ЦК 1924 года «Об очередных задачах работы партийных производственных ячеек», когда после «ленинского призыва» партия пыталась понять, что ей делать с наплывом новых необразованных коммунистов. Она рекомендовала тогда опереться не на пришедший партийный молодняк, а на «середняков-партийцев», привлекая их к ведению собраний, в повестку дня которых надо было включать все реально интересное, чтобы вновь вступившие не разочаровались в партии и реально духовно «обогатились» [Бонарёв 1962: 8].

Нравоучительная функция партсобрания видна и в брошюре о том, как провести собрание в небольшой партгруппе. Понимая, как и полковник Роберт, законы жанра и особенности малой группы, автор советует упростить и смягчить обязательную процедуру «слушали – постановили»: не избирать президиум такого собрания, вести его самому, не утверждать регламент и не вести протокол (хотя после собрания, чтобы запомнить для будущей работы то, что произошло, стоит оставить заметки в своем дневнике). Но есть одно, что никогда бы не посоветовал Роберт: надо обязательно упоминать в откровенном партийном разговоре всех по именам, так как только тогда отдельные личности задумаются о своих персональных недостатках, захотят поработать над своими ценностями и исправят эти недостатки [Ширяев 1968: 35–38][241]. Функция такого даже малого собрания – воспитание личности, а не нахождение общей позиции группы. В этом и разница.

Что делать?

Я редко пишу статьи, заканчивающиеся призывами к действию, но здесь этого не избежать. Во-первых, было бы неплохо адаптировать Наказ Муромцева – Острогорского – Маклакова к нуждам современной России, и прежде всего к нуждам ассоциаций ее гражданского общества. Во-вторых, мы должны изучить несколько не до конца понятных нам вопросов.