Синдром Пизанской Башни

– Абсолютно! Так вот. Школу, естественно, пришлось сменить. Врачи поставили мне инвалидность, и рекомендовали «специализированное учебное заведение». У меня и некоторые предыдущие школы начинались с многозначительной приставки «спец», но эта… То была прям «спээээтс». Под одной заплесневелой испещренной дырами крышей собрали настоящую команду мечты: всех слабоумных-недоумков-абсолютно-безмозглых-страдающих-психическими-заболеваниями-всеми-формами-расстройств-психопатов-деток закоренелых-преступников-уголовников-маньяков-инвалидов-безруких-безногих-колясочников И ТАК ДАЛЕЕ И ДАЛЕЕ И ДАЛЕЕ. Я все думал, когда раскопают стоявшее рядом со школой кладбище, дабы повысить успеваемость классов… Я наивно полагал, что уж в таком месте своим обликом никого не испугаю, но мне, однако, это удалось. В первый день мы немного опоздали, и я вошел в школу, когда все уже разбрелись по аудиториям. Ковыляя по пустому темному коридору, я вслушивался в ужасный шум, собиравшийся отовсюду – животные крики, истошные стоны, детский страдальческий плач, умалишенный хохот, – как будто в аду избирали нового сатану, но как только я вступил в класс – все умерло. Все замерли, никто не издавал ни звука. Под сопровождение удивленных, не понимающих, не верящих себе, напуганных глаз, я проковылял до своей новой последней парты. Разумеется, девочка, сидевшая по соседству, пересела к какому-то верзиле, чья слюна вязала подбородок с руками на морской узел. Девочка, кстати, мне показалась очень красивой, но она ни с кем не разговаривала. ВООБЩЕ. Никогда. Ни слова. Видели бы вы, как я пытался пригласить ее в кино. Во была умора! Пойдем в кино? Пойдем в кино? Хочешь сходить в кино? Может, сходим куда-нибудь? Например, в кино. В кино вышел новый фильм, а в ответ ничего. Ничего нового. Ну а больше всего в первый день мне запомнилась реакция учителя математики, когда он впервые увидел, кого я из себя представляю. Маленький, необъятно пузатый, еще и без ремня, извращенец с мерзкими фашистскими усами и крохотными бегающими под парты девочек, а иногда и мальчиков, косоглазками всеменил в класс, огорченно, (то ли потому, что мы еще здесь, то ли потому, что он все еще не… чтобы там не.) еле слышно нас поприветствовал и пошел: СИнусы, КОсинусы, ТАнгенсы, КОтангенсы. И СИ, И КО, И ТА, И КО, и нусынусынусы и идет, и идет, без остановок, как вдруг разворачивается на 180 градусов и проводит взглядом прямую прям в меня______________________! Изучает чуть дольше, чем я тригонометрию, и просит сесть ровно. Я попытался объяснить, что не могу сидеть ровно. «Меня зовут Гвидо, и я, извините, кривой». На что этот фашист-извращенец, вдобавок еще и математик, который, однако, не додумался стянуть свою окружность ремнем, решил, что я пытаюсь одурачить его. Он натурально рассвирепел и потребовал от меня немедленно подняться. »Вставай гаденыш! То, что ты новенький, не дает тебе никакого права издеваться над педагогом ВЫСШЕЙ категории! Если ты не сядешь ровно сию секунду, я приду к тебе домой и поговорю с твоими РОдителями! Набью живот отвратной едой, приготовленной твоей мамашей (здесь, конечно, ему обязательно нужно было врезать), выпью с твоим отцом весь виски на брудербрудершааафт (извращенец, еще и по-немецки шпрэхает, видали?), пообещаю им, что у тебя все будет хорошо, просто суперически будет, а потом возьму и оставлю тебя на второй год. ХАХАХ! Ты будешь первым засранцем, оставленным на второй год в этой прогнившей компостной яме. ПЕРВЫМ! Кто туда провалится по самые гланды… Встаааал!». Я встал, а он, кончив семенить косоглазами, пал. Бабац! Его мерзкое брюхо завалило книгами с прямыми и окружностями, и усы чуть не пришибло доской, но его косоглазки спас слюнявый верзила. Кстати, до смешного походивший на Большого. С тех пор, этот извращенец все уроки вел без очков и никогда не смотрел в мою сторону. Ни-ког-да.

– Обалдеть… Он ходил без ремня?

– Да-да. С отвратительным брюхом наперевес.

– Фуу. Наверное, после этого случая вам удалось завоевать некий авторитет?

– Как бы не так… В «спээээтс» школе мне не удалось ни завоевать авторитет, ни затеряться среди «особенных деток». Даже самые отъявленные калеки, законченные психи и маньяки смотрели на меня с опаской или с тупым удивлением. В их тупых, ничего не одупляющих глазах, цвел вопрос: «ЧТО ЗА…?». Впрочем, так смотрели все: и семья, и друзья из предыдущей школы, и зеваки, и даже бомжи. Все пугались, отводили глаза, отворачивали детей, а некоторые и вовсе переходили на другую сторону улицы. Я и сам, признаться, хотел перейти на другую сторону… от себя подальше. Или хотя бы иметь возможность отвернуться.

Сынок, я видела твои рисунки. Мне нравится, но… Но мне кажется, тебе стоит рисовать несколько иначе. По четче, чтобы можно было разобрать что к чему.

– Знаете, тяжелее всего было маме… Она. Она всеми силами пыталась устроить мне нормальную жизнь, но…

Пойми, мы заботимся о тебе и всегда тебя поддержим.