Синдром Пизанской Башни

Такое фото родителям лучше не отправлять. А то они начнут переживать, что мне здесь неинтересно. Что мне здесь не нравится. Что мне здесь скучно. А это не так. Совсем не так. Почему ты такой грустный, Гвидо? Вот закончится это все, и сфотографируемся. Хорошо? Миссис… Да помню я, как вас зовут. Просто дурачился. Вы только на меня не злитесь. У меня проблемы. Ничего с собой не могу поделать. И про парик Стелле не говорите. Она заплачет.

Да, обещаю. Но вы только обратите внимание на этих ланей. Пожалуйста. Не отворачивайтесь. Не проходите мимо, всмотритесь. Тщательно. Миссис да помню я, как вас зовут споткнулась и упала прямо на Большого. Червь янтарный вполз ей в ноздри, и она отключилась тут же. Прям на нем.

– Да снимите же эту корову с меня, идиоты!

Система полива возобновит работу через тридцать минут.

Без воды лепестки зачахнут.

Без солнца они и вовсе не растут.

///////////////////////////////////////////////////////////////////

– А, это вы. Прошу, садитесь.

–

– Желаете кофе? Или, может, воды?

–

– Доктор, что с моим сыном?

Кофе обожгло гортань. Выдох.

– У мальчика множество повреждений. – доктор заходил по кабинету. – В общей сложности сломано двадцать девять, нет, тридцать костей, тридцать первая берцовая пока под вопросом. Также, у него глубокое рассечение на голове и гематомы по всему телу.

– Боже! – Вспла-крикнула мама Гвидо. И согласилась принять стакан воды.

– К сожалению, это еще не все. Есть проблема гораздо серьезнее переломов, рассечений и гематом.

– Что вы имеете в виду?

Доктор вернулся в кресло.

– Видите ли… Я даже не знаю, как это объяснить…

–

– Потому что сам до конца не понимаю…

– Доктор, мне не нравится, как вы говорите.

– Признаться, подобное в моей практике впервые. Да и не только в моей: я советовался со многими коллегами и ни у кого такого не было. Никогда.

– Доктор, я не могу это выносить. – она заплакала. – Скажите, что с моим сыном.

– Миссис… В результате удара о стену. – доктор изо всех сил пытался подобрать слова. – Кх-кх У вашего сына произошло… Смещение позвоночника.

– ?

– Очень сильное смещение. Теперь все его тело… Как бы сказать… Давайте я лучше покажу.

Доктор выставил указательный палец и приставил к нему карандаш.

– Оно наклонено примерно нааа… – Наааклонил карандаш, прикинул, – 5,30 градусов от нормы. – Опустил еще немного. – И наклон с каждым днем увеличивается. – видя, что эта бедная женщина сейчас упадет в обморок, доктор попытался смягчить приговор. – Конечно, увеличивается совсем по чуть-чуть, и мы делаем все возможное, чтобы выровнять тело мальчика.

Он убрал карандаш и налил еще один стакан воды.

Ее маленькая головка пала на тощие колени. Не причесанные волнистые локоны свисали до кафеля, пропахшего моющими средствами, которыми смывают слезы мам, отцов и детей. Не забудьте проветрить помещение от их трагедий, а то духота невыносимая.

Вы хотите сказать, что теперь мой сын кривой? – не спросила она.

Да. – слил воду в раковину, боявшийся этого вопроса, доктор.

Собрав все силы, и волосы в хвост, она попросила.

– Я могу на него посмотреть?

Почему нельзя обойтись без этого?!

– Видите ли, сейчас не желательно. Лучше прийти…

Не говорите так – она посмотрела ему прямо в глаза. Так посмотреть может только мама.

– …Чуть позже. – довершил свою работу док. Довершил не думая, на автопилоте.

Вырвавшаяся от остальных прядь налипла на бледную горькую щеку.

– Вы хотите, чтобы я поехала домой с тем, что вы… Что вы только что сказали, даже не взглянув на него?

Неужели иначе никак?

Доктор сжалился – застегнул пуговицы халата и поступил по-человечески, оставив кофе на столе стынуть.

– Идемте.

Гвидо лежал в реанимации. Один. Три другие койки пустовали. От его, замурованного в гипс, буро-синего тела, как от ствола дерева ветви, распускались провода и шланги. Вибрировали и пищали мониторы. Его подростковые стертые стопы смотрели на уставшую бледную маму. Длинные ноги со сточенным торсом – расчерчивали по накрахмаленной простыни диагональ загипсованную-кривую–длинную-длинную-во весь рост. Эту диагональ перечеркивала прикованная к постели набухшая, обрамленная воротником, голова – в утробе которой он некогда сочинял картины. Голова лежала теперь без движения параллельно стертым подростковым стопам и перпендикулярно буро-синему месиву. Его тело догадывалось, что именно с ним произошло, что будет дальше и пыталось утаить это от матери, но разве возможно от них что-либо скрыть?

– Боже, какой ужас!

Мама Гвидо выбежала из палаты.

– Тогда вы, наверное, решили, что все – жизнь кончена?

– Несколько месяцев я не мог встать. И не мог смотреть на себя, так как на шею мне напялили такую штуку, как у собак.

– Воротник?

– Да-да, воротник. Собакам его вешают после кастрации, чтобы они не лизали себе причинные места, иначе разойдутся швы, а мне, думаю, эту штуковину напялили, чтобы от увиденного не разошлись швы на душе.

– И когда вы узнали, что именно с вами произошло?