Сильнее смерти

Но теперь Плутон готов был стать на ноги. Он использовал больной разум Рошель, чтобы обратить ту против собственной наставницы. Он знал, как опасен шпион, предатель, убийца… Но получить нового предателя он не мог, Великие Кланы очистились от истинной гнили, теперь здесь оставались только те, кто был верен Огненному королю и своим семьям. Тогда Плутон пошел другим путем: задействовал старые связи.

Он постарался, чтобы все получилось, этого не отнять. Он так изуродовал Рошель, что она казалась совершенно неопасной. Но он не тронул ее разум, оставив ей ту хитрость, которая когда-то помогла открыть клетку чудовищ.

Однако и Плутон, и Рошель понимали, что одной жалости было бы недостаточно, чтобы вернуть ее в лоно семьи. Нужны были решения и поступки, который ее родня посчитала бы верным знаком выздоровления. Поэтому она почти сразу принесла в жертву Эрешкигаль – которая, похоже, не знала, что ее ждет. Вряд ли Плутон сообщил ей, что ее обрекли на заклание! А ведь выбор, если задуматься, далеко не шокирующий. Из-за проклятья Эрешкигаль потеряла большую часть своей силы, она стала обузой, а великие чудовища никогда не были существами, способными на заботу о раненых собратьях.

План Рошель работал идеально, но на пути у нее стояла серьезная преграда – Хиония. Родная прабабка не только не хотела верить Рошель, она намеренно искала в действиях той подвох. Не от жестокости – просто Хиония была единственной, кто все это время пытался вернуть Рошель. Она встречалась с правнучкой, звала ее обратно, но всякий раз получала отказ. Тогда Хиония и поняла, что дело вовсе не в заблуждениях юности или обмане со стороны чудовищ. Рошель сама себе назначила богов и демонов, отныне она служила только им.

Возможно, Хиония и разрушила бы ее план, если бы не вмешательство Роувена. С ним все как раз было наоборот: он хотел верить племяннице. Так хотел, что готов был оправдывать ее и искать лучшее в ее поступках.

Она сдала им Аурику, потому что бывшая наставница значила для нее так же мало, как родная семья, важен был только Плутон. Но Роувен не понял этого, он поверил в ее искренность и даже начал убеждать остальных.

Он привел ее сюда! Он дал ей шанс подойти к Амиару незаметно, неслышно, и вогнать нож ему в спину. Это был первоисточник всех предательств, эталон, который не терял свою силу сквозь тысячелетия.

– Тебе это ничего не даст, – бросила Диаманта.

– Тебя вообще не будет, – добавила Эвридика.

Они и избавились от Рошель. Они поймали ее в поле энергии, создаваемой близнецами, абсолютной, всепоглощающей, и колдуньи не стало. В один миг она была, а в другой на ее месте осталось лишь облако алой пыли.

Вот только она ни о чем не пожалела и не раскаялась. Рошель прекрасно знала, что так будет, потому она и пожертвовала глазами: она не собиралась жить в мире вечной темноты, без магии. Себя она считала мученицей, призванной выполнить важнейшую миссию. А дальше смерть просто освобождала ее! Она уже вошла в легенду – женщина, убившая Огненного короля.

Рошель Интегри умерла с улыбкой на губах.

Улыбалась она не зря: война была проиграна. Да, сейчас это казалось неочевидным, потому что Плутон и Осирис удрали с поджатыми хвостами. Но Плутон, убегая, наверняка знал, что будет дальше! Они выздоровеют и вернутся – а кто встретит их? Великие Кланы способны были уничтожить их только с сильным лидером, объединяющим их.

Теперь этот лидер лежал на земле, окруженный озером собственной крови. Дана прижалась к нему, затихшая, неподвижная, и Роувен знал, что она уже не оправится после этого удара, она тоже была для них потеряна.

Близнецы, выместив первую злость, стояли, растерянные. Цезарий Инанис обнял Эвридику, и она доверчиво прижалась к нему, ища защиты. А что он мог? Все они были воинами, но не полководцами. Никто не сумел бы заменить Амиара.

Алеста и Родерик держались в стороне, наблюдая за происходящим с немым ужасом. Они, как и Роувен, постепенно осознавали неизбежность того, что грядет.

Коррадо все еще пытался что-то сделать – наверно, потому, что просто не мог не пытаться. Бессилие и беспомощность были ударом, к которому он оказался не готов. Но рано или поздно ему придется остановиться и признать, что все уже кончено.

Единственным, кто не был потрясен, оказался Суорин Микаэль, однако иного от нефилима и ожидать не стоило. Он прожил на свете много сотен лет, и никакая война уже не могла удивить его.

А вот Хиония, стоявшая рядом с ним, не была столь равнодушна. Она смотрела только на Роувена, и он ожидал от нее упрека, того «Я уже говорила!», на которое она имела полное право. Однако в зеленых глазах, обращенных на него, он видел только сочувствие. Хиония прекрасно понимала, что его боль будет куда острее, чем у остальных, потому что ее дополнит чувство вины. Эта доброта еще больше добивала Роувена, он не хотел принимать милосердие, которое не заслужил.