Silence

Кроме Сабрины мой папаша обзавелся еще двумя важными “деталями”, и одна из них мне искренне понравилась. Зак оказался умным парнем, весь в свою мать, а вот Пэрис по-настоящему запала мне в душу. Двенадцатилетняя блондиночка с огромными глазами неожиданно сильно и неприкрыто искренне обрадовалась появившемуся на пороге её сказочного и нерушимого замка благополучия старшего братца, и слишком поспешно полюбила меня. В итоге я сам не заметил, как не просто привязался к ней, но тоже по-настоящему полюбил. Тем летом я осознал, что до сих пор никогда и никого не любил, даже не пытался, как вдруг ощутил “это” к реальному человеческому существу, бойко называющему меня Братом. Всю свою жизнь я думал, что у меня никогда не будет настоящей семьи, а здесь вдруг совершенно неожиданно у меня появилась самая настоящая, из плоти и крови, а не вымышленная, как мой невидимый детский друг, обожающая меня сестра. Сестра, которую можно научить высвистывать незамысловатые мелодии из самых страшных фильмов ужасов или безнадёжно несмешных комедий, которую можно защитить от недалёкого хулигана и соседского пса, которой необходимо обработать содранные из-за падения с велосипеда колени… Думаю, я начал её любить с момента, когда она, спустя неделю моего пребывания в этом доме, подарила мне виниловую пластинку, положившую начало моей личной коллекции подобных этой пластинок. Пэрис обожала эту пластинку, возвышала её над всеми её сёстрами, но с такой легкостью отдала её мне, что я в буквальном смысле был поражен этим поступком в самое сердце. Еще никто и никогда не дарил мне что-то, что для него имело бы высокую ценность, а эта девочка просто взяла и отдала, потому что она считала меня Её Настоящим Старшим Братом.

Тем летом Пэрис стала моей семьёй. Она стала для меня тем единственным человеком, за которого я, в прямом смысле этого слова, готов был убить любого, кто посмел бы причинить ей боль.

Уже спустя три года нашей крепчайшей братско-сестринской связи я знал все её тайны, даже те, о которых не подозревала её мать. Например, в отличие от Сабрины, считающей свою дочь целомудренной девочкой, я знал, что девственности Пэрис лишилась на следующий день после своего пятнадцатилетия, но спустя два месяца порвала с этим парнем в пользу другого, с которым она тоже спала и с которым в итоге провстречалась всего три месяца, пока не застала его целующимся со старшеклассницей. Я хотел хорошенько навалять этому придурку, но Пэрис умоляла меня воздержаться от насилия, и я, естественно, не смог ей отказать даже в этом, однако в итоге всё равно не удержался от того, чтобы не порезать колеса на его мотоцикле.

Пэрис тоже знала все мои тайны. Кроме одной, связанной с уходом Урсулы.

Можно сказать, что за три года, которые мы с Пэрис знали друг друга, мы стали настоящими братом и сестрой. Иногда мне даже казалось, что отношения между нами были даже лучше, чем у нее с Заком, которого она знала с младенчества. Или же мне просто хотелось так думать… Хотелось быть её единственным любимым братом.

В начале этого лета, узнав о её расставании со вторым бойфрендом, я пообещал своей младшей сестренке, что всегда сумею защитить её, отомстить за неё, отстоять её – всё что угодно для неё, только чтобы она никогда не расстраивалась, только чтобы она всегда улыбалась. Любя её так сильно, я даже был готов отказаться от своего страстного желания однажды залезть под юбку её красавицы-матери, но пока ещё никак не мог задвинуть на задний план свои неконтролируемые мысли о теле Сабрины, пока еще я только пытался перебороть свой животный инстинкт, который с конца апреля буквально зашкаливал из-за того, что, отчислившись из университета, я стал жить с ними со всеми, включая желаемую мной женщину, под одной крышей. И нужно же было мне так облажаться с этой самовлюблённой недотрогой Беатрис Санчес. До встречи с этой смуглой стервой я без проблем удовлетворял свои сексуальные потребности, спуская деньги одновременно на трех подружек, не знающих о существовании друг друга: одна была непривередливой индианкой, вторая тупой блондинкой, а третья постоянно меняла цвет своих волос и, как мне казалось, готова была отсосать любому желающему за сто баксов – я всегда оставлял ей не меньше ста пятидесяти и видимо из-за этой моей щедрости она в итоге начала считать меня своим парнем.

Любая девушка в университете была бы счастлива, ущипни я её за задницу пальцами, ежедневно мнущими хрустящие купюры моего папаши, и здесь вдруг на моём пути появляется задница, заявляющая, что ей не по нраву и мои пальцы, и купюры моего отца. Да Санчес меня буквально посмешищем выставила, врезав мне пощечину в присутствии полусотни наших общих знакомых – естественно я не мог спустить ей это с рук!