Сила ненависти

Но я прикрыл веки и вдохнул поглубже, прогоняя тяжелые мысли, оставляя только ее чистый запах и ощущение близости другого тела, говорящее, что я не одинок.

– Прости, что втянул тебя в этот шторм, Ливи. – Я дотронулся до ее щеки рукой, и кожа под моими пальцами показалась шелком, отчего провел по ней еще раз, просто чтобы запомнить ощущения. – Я ужасный человек.

– Все в порядке, Доминик, – горячее дыхание на моей коже сменилось легким прикосновением ее губ к моим. Но они исчезли слишком быстро, и я с трудом удержался, чтобы не податься вперед, снова ища ту связь, что образовалась между нами. – Ты не хуже и не лучше других, все мы по-своему грешники.

После слов Оливии я так глубоко задумался, что только тихий щелчок двери, известивший о ее уходе, вернул меня в реальность, в которой все еще сидел на диване с поднятой вверх рукой, лаская воздух.

Глава 24 Оливия

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.

(Мф. 7:15)

Вся общественность не умолкала о нашей помолвке и том, что Доминик в качестве хобби устраивал себе опиумный трип. И мы снова поцеловались. Могло ли это утро стать еще хуже?

Я все еще ощущала вкус короткого соприкосновения наших губ, пока выискивала в шкафу наряд для сегодняшнего ужина в доме родителей. Отец, к счастью, почти никогда не смотрел телевизор, но, наверно, с ума сойдет, как только новость обогнет земной шар и собьет его с ног. А мама… ну, мама, наверно, снова будет заливаться слезами, внутренне проклиная себя за то, что не остановила все, пока это было возможно. Готова поспорить, они понятия не имели, что Доминик боролся с зависимостью. А я боялась даже предположить, насколько все серьезно. По крайней мере, по квартире не были разбросаны шприцы и на кофейных столиках не стояли эти огромные приспособления для курения разных зомбирующих смесей, что обычно показывали в кино. Да и сам он не выглядел как стереотипный завсегдатай наркопритонов.

Если говорить о внешних признаках, то в памяти всплывали десятки раз, когда его глаза выглядели неестественно покрасневшими, с бездонными омутами черных зрачков. Я так любила эти глаза, что, впервые увидев их еще ребенком, запечатлела в памяти именно такими. Столько раз смотрела в них, видя гладкий зеркальный блеск, что даже на мгновение не усомнилась, что что-то могло быть не так. Я должна была понять.

Но как можно заметить саморазрушение человека, если настолько влюблена в саму идею о нем, что эта любовь ослепляет, и все, что ты замечаешь, – это его улыбки и взгляды, которые на самом деле ничего не значат. Я вырастила внутри своего сознания культ Доминика Каллахана, возведя его на алтарь своих девичьих мечтаний, и так беззаветно упивалась своими чувствами, что пропустила момент, когда герой моих фантазий стал невольным злодеем моей истории. Вспоминая прошлое теперь, я будто впервые обрела ясное зрение. Последний кусочек пазла встал на свое место. Все до единого слова и действия Доминика всплывали перед глазами, словно я вновь очутилась в той комнате, что и два года назад, и мне пришлось проглотить слезы. Он был под кайфом. Вот почему он не помнил.

Прямо сейчас больше всего на свете захотелось влепить себе пощечину за то, что была такой глупой безрассудной дурой, а потом вернуться в медиазал и накричать на парня за то, что употреблял эту гадость, не заботясь о последствиях. Господи, от одной мысли, что все могло быть намного хуже, тошнота подкатила к горлу, и я захлопнула шкаф, рванув в ванную, практически на ходу опустошая желудок.

Когда сухие спазмы закончились, поднялась на трясущиеся ноги и умыла лицо, не глядя в зеркало. Достав зубную щетку, принялась чистить зубы, натирая десны до крови. Я не могла винить Доминика, даже несмотря на то, что очень хотелось. Он не был виноват в случившемся, как я всегда считала. Это мое больное воображение и желание стать любимой хоть на мгновение провернули со мной злую шутку. Я должна была винить только себя.

* * *

Вечером того же дня мы прибыли в дом родителей, и все стало еще хуже, стоило мне войти в столовую. Не помог даже короткий разговор в машине, в котором Доминик уверял, что все под контролем, для убедительности сжимая мою руку. Вместо тихого семейного собрания, как и всегда в самое неподходящее время, гул голосов оповестил о чуть большем количестве приглашенных, чем мистер Каллахан и мы двое. Но самым мерзким из сюрпризов стал раскатистый мужской смех, заставивший мою кровь загустеть.