Когда я нахожу Карен Уокер, на Монреаль уже опускается ночь. Она бредет по пустынной автостоянке аэропорта, закутавшись в длинное пальто от прохладного вечернего воздуха. В тишине стучат ее каблуки, под мышкой зажата газета.
На длинной парковке я замечаю лишь одного человека — бледного мужчину средних лет с жутким переплюйчиком, волочащего за собой до отказа набитый чемодан.
Один из фонарных столбов не работает, и небольшой ряд машин остается скрыт во мраке. Когда мужчина добирается до этого отрезка, Уокер кричит:
— Простите пожалуйста! — Она машет газетой, чтобы привлечь его внимание. — Простите, вы обронили газету!
Мужчина недоуменно оборачивается.
— Что? Это не…
Паф-паф.
Два бесшумных выстрела из пистолета, спрятанного в ее газете. Один в грудь, второй в голову. Мужчина даже испугаться не успел. Он падает на землю, и Уокер быстро подходит к нему и начинает волочить тело в темное пространство между двух машин.
Я помогаю ей телекинезом и выключаю невидимость, стоя в нескольких метрах от нее. Она подпрыгивает от испуга и наводит на меня пистолет, потом быстро опускает и делает вид, что совсем не испугалась.
— Джон.
— Карен, — отвечаю я. — Надеюсь, на это у тебя есть причина.
— Есть, — кивает она.
Уокер расстегивает чемодан мужчины и отшвыривает кучу его одежды. Она продолжает копаться в его вещах, пока, наконец, не достает на свет Библию с заложенными страницами. Она открывает книгу, демонстрируя аккуратный вырез внутри.
В углублении покоится три пузырька с черной маслянистой жидкостью. От их вида у меня по коже пробегает озноб.
— И сколько еще этой дряни ходит по миру? — спрашиваю я.
— Не знаю, — говорит Уокер. — Для меня все, что больше нуля, уже слишком много.
Из пальто Уокер достает свой пузырек. Судя по запаху протухших яиц, это серная кислота. Она осторожно наливает немного кислоты в каждый могадорский пузырек, уничтожая содержимое.
— Кто он был? — спрашиваю я.
— Лишь имя в списке, — отвечает она, глядя мне в глаза. — В длинном-длинном списке. Знаешь, в этом деле мне не помешала бы помощь.
Я достаю свою коробочку и открываю.
— Скоро это обсудим.
***
При виде этой грязи я вспоминаю нашу последнюю битву с Сетракусом Ра. Все, после того, как я сцепился с ним, кажется сном. Помню ощущение, будто меня пропустили через мясорубку, а еще помню Сару — видение, склонившееся, чтобы меня поцеловать, заставить жить дальше.
Помню, как я куда-то летел. Куда-то наверх и прочь от пекла внизу, увиливая от хватки смерти. Помню мягкую шерсть Берни Корсара на своей разодранной щеке.
Помню чей-то плач и резкую остановку, пока мы были еще внутри горы. Помню, я еле открыл глаза и различил какое-то покрытое серой шерстью создание — вроде бы волка, но с паучьими ногами, недвижимое, покрытое засохшей кровью. Химера, застывшая в своей последней форме.
И помню Адама, баюкавшего эту химеру, Пыль, и рыдавшего, уткнувшись носом в его шею.
— Он меня вытащил… Он меня спас… — повторял он Шестой, сам находясь при смерти.
После этого я окончательно закрыл глаза. Я больше не мог все это видеть.
Позже я узнал, что произошло. Как химера прыгнула за Адамом и приняла форму, которая помогла ему выбраться из пропасти, а потом тащила его из последних сил прочь из пещеры. Чтобы вытащить Адама, Пыли пришлось вцепиться в Адама клыками, и один из них так и остался в его теле.
Теперь Адам носит этот клык на шее, на простом кожаном шнурке — один из немногих предметов роскоши, разрешенных здесь, на Аляске.
Я нахожу Адама стоящим перед небольшим костром, засунув руки в карманы потертого пальто. Здесь дико холодно. Темные волосы Адама отросли еще больше и теперь выбиваются из-под шерстяной шапки. Даже тепло одетый, он все равно дрожит от мороза. Метет метель. Сейчас примерно полдень, но солнечного света нет. В этой части Аляски — в пятидесяти милях к северу от ближайшего городка — в это время года света не так уж много.
В эту специально построенную тюрьму ООН поместила всех могадорцев, которые пожелали сдаться, и тех, которых захватили в плен. Искусственники сражались до смерти, по-другому они не могли. А вот у истинных могов порой включался инстинкт самосохранения, особенно когда мы убили Сетракуса Ра.
Дюжина длинных бараков, отапливаемых печками, пайки, сбрасываемые с вертолета, и больше ничего. Могадорская деревня у черта на куличиках, оцепленная по периметру миротворцами ООН, число которых неизменно превышало количество выживших могов двадцать к одному. Сюда нацелено сразу несколько ракет, а над головой постоянно летают дроны, сконструированные противостоять любым погодным условиям.
Дебаты о том, что выживших могов необходимо уничтожить всех до единого, до сих пор не стихли, однако пока они все содержатся здесь.
— Я отрекаюсь от учения Великого лжеца! — выкрикивает мог с покрытым шрамами черепом — следами некогда красовавшихся там татуировок. Он бросает экземпляр Великой Книги в костер, и небольшая группа могов во главе с Адамом и Рексом подходит к нему, чтобы поздравить и обнять.
Возможно, надежда на реабилитацию еще есть.