Сила Единства

Она включает видео, загруженное из Ютуба, и я сразу узнаю, где его снимали. Это гора в Западной Вирджинии. Точнее, то, что от нее осталось — огромный кратер, полный обломков; результат нашей бомбардировки этого проклятого места. Видео снимали спустя неделю после нашей последней битвы, когда разнообразные правительственные ведомства начали копаться в остатках базы.

Когда несколько рабочих отбрасывают в сторону камни, что-то внезапно отбрасывает их в сторону. Из груды обломков, как ракета, в небо взмывает что-то темное, и скрывается в облаках. Камера пытается проследить за объектом, но он движется на невообразимой скорости.

— Мы так и не получили четвертый шрам, Джон, — дрожащим голосом говорит Марина.

— Может, заклятие разрушилось, — говорю я.

— Я тоже так думала. Точнее, пыталась себя в этом убедить… — она качает головой. — Я знаю места, которым он отдает предпочтение. Помню, как… Как он рассказывал нам о себе. Как жил в таких местах — теплых, тропических. Отрезанных от цивилизации.

— И?

— На прошлой неделе я его нашла, — говорит она.

Марина заглушает мотор лодки на подходе к небольшому островку, обойти который не заняло бы и часа. Здесь нет ничего, кроме белого песка и небольшой рощицы пальмовых деревьев. Ведомая волнами, лодка медленно дрейфует все ближе.

Стоящий на берегу парень с длинным деревянным копьем для ловли рыбы выглядит пугающе тощим. Даже на расстоянии я вижу, как сквозь кожу проступают его ребра и позвонки. Кожа на его руках и животе одрябла и отвисла — здесь вес уходил слишком быстро. Однако еще более отталкивающими выглядят темные пятна кожи, похожие на затвердевший обсидиан — их на теле парня довольно много. Возможно, это — результат купания в озере жижи Сетракуса Ра. Еще одно увечье наряду с отсутствующим глазом.

Это точно Пятый. Вряд ли он нас не заметил — вплоть до горизонта не заметно ни одной другой лодки. Может, он услышал звук мотора еще за несколько километров.

— Когда я увидела, как он погиб, Джон, я только и думала о том, какой жуткой была эта смерть, — нерешительно начинает Марина, глядя на Пятого. — Но еще я ощущала — я совершенно не горжусь этим признанием — я чувствовала, что справедливость восторжествовала. Что в итоге он получил по заслугам.

Марина обхватывает себя за плечи. Даже под жарким солнцем на ее коже образуется иней.

— Я молилась, Джон. Я… Я пыталась это переболеть, как получилось у других. Но эти смерти преследуют меня. Не только Восьмого. Сары и Марка, Аделины и Крейтона. Всех тех людей, которых мы видели в горе. Миллионы, погибшие во время бомбежки. И я все время думаю: как можно спокойно жить после этого? Как? Когда на земле еще есть люди вроде него? Когда нет никакой справедливости?

Я нервно сглатываю.

— Не знаю, Марина.

— Я приплываю сюда уже неделю. Сижу тут. Слежу за ним. Вероятно, он знает, что мы здесь, хотя ничего не говорит. Он словно… словно бросает мне вызов. Или просит об этом. Он хочет, чтобы я избавила его от этого жалкого существования.

Судя по виду издалека, Пятый далеко не в лучшей форме. Честно говоря, не знаю, сколько он тут протянет.

— Джон, ты говорил мне, что я решу его участь. Ты сказал «потом». Но я не хочу брать на себя такую ответственность. Я не хочу постоянно в себе это носить — его, войну, все это. Это невозможно вынести в одиночку.

Я обнимаю Марину. Прикосновение к ней сродни объятиям с айсбергом, и я включаю Люмен, противопоставляя его ее холоду. Она начинает плакать, громко всхлипывает и быстро зажимает рот рукой. Она берет себя в руки, зная, что Пятый наверняка ее услышал.

— Идем отсюда, — говорю я, передавая ей последний кулон. — Давай я отведу тебя туда, где мы сможем подумать, как жить дальше. Вместе.

Марина мешкает, глядя на Пятого:

— А что делать с ним?

— Он — лишь призрак, — отвечаю я. — А мы нет.

***

Марина вместе со мной возвращается в Гималаи. Когда она видит, что я сделал с пещерой Восьмого, то невольно проводит рукой по местам, где были пророчества. Под ее рукой — приятная гладь камня, зовущая к себе нового художника. Марина снова плачет.

После этого она встает передо мной, протягивает руки и берет мое лицо в свои ладони.

— Спасибо, Джон, — тихо говорит она. У нее на щеках еще не высохли слезы, и я осторожно вытираю пальцем один ручеек.

Она целует меня. Не знаю, что это значит.

Может, и ничего такого.

Марина заливается румянцем, улыбается и отстраняется. Я улыбаюсь в ответ. Пещера в Гималаях внезапно становится намного теплее.

А, может, что-то и значит.

В центре зала я отвожу кусок ткани, чтобы показать Марине, над чем еще трудился целый год. Здесь находится вырезанный из деревьев большой стол, основанием которому служит кусок лоралита. Он круглый и огромный. Я воссоздал его по памяти, хотел сделать похожим на стол в центре Комнаты Старейшин на Лориен. Я использовал Люмен, чтобы выжечь лориенский символ единства на дереве — как когда-то сделал на подвесках.