Сила

Тунде точно знает, в какую главу книги это вставить. История политических движений. Борьба, что тянулась долго-долго, пока не случилось великого перелома. Тунде подбирает аргументы.

Людей почти не трогают – в основном валят ларьки.

– Теперь они поймут, – кричит другая женщина в объектив Тунде, – что это им надо бояться одним выходить из дома по ночам! Пусть боятся они!

Случается краткая потасовка – в толпу вклиниваются четверо мужчин с ножами, но их быстренько усмиряют, и у всех четверых судорожно подергиваются руки, однако непоправимого ущерба нет. Тунде уже подозревает, что не увидит здесь нового, такого, чего еще не видел, и тут по толпе разносится весть, что впереди, поперек Виндзор-плейс, солдаты возвели баррикаду. Обороняют иностранные гостиницы. Наступают медленно, вооружившись резиновыми пулями, в башмаках на толстых изоляционных подошвах. Наглядный урок – пусть мир посмотрит, как нормальная обученная армия расправляется с таким вот сбродом.

Здесь у Тунде знакомых женщин нет. Если подойдут солдаты, никто его не спрячет у себя дома. Толпа все плотнее – давка росла постепенно, Тунде почти и не замечал, но это логично, раз армия пытается их окружить. И что тогда? Сегодня здесь погибнут люди – эта мысль подирает Тунде по хребту до самой макушки. Впереди кричат. Языка он почти не знает, что кричат – непонятно. Привычная любезная улыбка сползает с лица. Надо убираться, надо занять высоту.

Тунде озирается. В Дели вечные стройки, на большинство лазить себе дороже. Кое-где леса со стен так и не убраны, витрины неуклюже перекошены, в полуобрушенных домах до сих пор кто-то живет. Ага, вот. Двумя кварталами дальше. Заколоченная лавка за торговой тележкой с лепешками. К стене присобачены такие как бы строительные леса. Крыша плоская. Тунде торопливо проталкивается сквозь толпу. Женщины еще активнее пробиваются вперед, кричат и машут флагами. Где-то там – шипение и треск электрического разряда. Тунде чувствует его в воздухе – знакомое ощущение. Запахи улицы, собачьего дерьма, и маринованных манго, и притиснутых друг к другу человеческих тел, и жареной окры с кардамоном на миг становятся резче. Все замирают. Тунде все проталкивается. Говорит себе: ты умрешь не сегодня, Тунде. Не сегодня. Это будет анекдот, расскажешь дома друзьям. Это пойдет в книгу; ты не бойся, ты, главное, шевелись. Снимешь сверху, выйдет хороший материал, – ты, главное, отыщи, как туда залезть.

Нижняя доска высоковато, не достать, даже если подпрыгнуть. На улице, видит Тунде, кое-кого посетила та же идея, люди лезут на крыши и на деревья. А другие их стаскивают. Если Тунде не поторопится, через пару минут его сметут те, кто захочет занять его место. Он подтаскивает три ящика из-под фруктов, ставит их один на другой – в большой палец загоняет длиннющую занозу, но это пофиг, – залезает на них и прыгает. Мимо. Приземляется жестко, и от удара колени прошибает болью. Ящики долго не простоят. Толпа снова накатывает, скандирует. Тунде прыгает опять, сильнее, – есть! Поймал. Повис на нижней перекладине лестницы. Напрягая бока, он подтягивается на вторую перекладину, на третью, а потом уже можно забраться с ногами на хлипкие леса, а дальше вообще легкотня.

Тунде лезет, и леса под ним шатаются. Не прибиты к стене утлого бетонного строения. Когда-то их привязали веревками, но те истрепались, изгнили и под весом Тунде расходятся на волокна. Вот это – совсем дурацкая смерть. Не в уличных боях, не от солдатской пули, не потому, что Татьяна Москалева взяла за горло. А потому что пролетел футов десять и шмякнулся на спину посреди улицы Дели. Тунде лезет быстрее, добирается до грубо сработанного парапета, а леса под ним ахают и раскачиваются туда-сюда. Тунде цепляется за парапет одной рукой – заноза вонзается глубже, – отталкивается ногами и умудряется наполовину закинуть себя на крышу; правая рука и правая нога обнимают парапет, остальное висит над пустотой. На улице крики и щелчки выстрелов.

Тунде снова брыкается левой ногой – импульса хватает, чтобы перелететь парапет и хлопнуться навзничь на гравийную крышу. Приземляется он в лужу – весь мокрый, зато цел. Слышатся хруст и хряст, вся деревянная конструкция наконец подламывается и рушится на землю. Ну все, Тунде, назад ходу нет. Зато и толпа, спасаясь от давки, тебя здесь не затопчет. Вообще-то идеально. Словно так и было суждено. Тунде улыбается, переводит дух. Поставить тут камеру, снять все, что будет. Ему уже не страшно – его прет. Делать-то нечего – полицию не вызовешь, начальству не сообщишь. Остались только он и его камеры, от скопища людей подальше. И что-то будет.

Тунде садится, озирается. И тогда видит женщину – с ним на крыше женщина.

Хорошо за сорок, жилистая, маленькие руки, длинная толстая коса точно промасленная веревка. Женщина смотрит на Тунде. Или не совсем на Тунде. Смотрит в сторону, а на него поглядывает. Он улыбается. Она улыбается в ответ. И в этой улыбке он безошибочно читает: с ней что-то не так. Голову держит странно, набок. И прячет глаза, а потом вдруг как уставится!