Шоссе Линкольна

— Ты парень умный, Таунхаус. Я в этом никогда не сомневался. Но давай будем честны: тебя бы не выпороли — вне зависимости от того, случилось это или нет, — если бы я не сел в тачку к полицейскому.

Лестницу снова пробило током.

Таунхаус глубоко вздохнул и посмотрел вдаль чуть ли не с тоской — словно вспоминая времена, когда все было проще. Но отрицать ничего не стал. Потому что отрицать было нечего. Лазанью пек я, а прибирать пришлось ему. Яснее некуда.

— И что теперь? — спросил он после паузы. — Не говори, что приехал извиняться.

Я рассмеялся.

— Нет, как по мне, в извинениях толку мало. Всегда кажутся запоздалыми и слишком дешевыми. Я думал о чем-то более определенном. Вроде платы по счету.

— Платы по счету.

— В точку.

— И как ты хочешь это устроить?

— Если бы речь шла только о фильме, это был бы удар за удар. Восемь минус восемь — и мы квиты. Но дело в том, что ты все еще должен мне за случай с «Орео».

— Случай с «Орео»? — спросил толстяк, улыбаясь еще шире.

— Может, он стоил меньше, — продолжил я, — но тоже считается. Тогда у нас получается не восемь минус восемь, а, скорее, восемь минус пять. Так что ударишь меня три раза, и мы в расчете.

Мальчишки на крыльце смотрели на меня с разной степенью недоверия. Честные поступки иногда оказывают такое воздействие на простых людей.

— Ты хочешь драки, — сказал Таунхаус.

— Нет, — отмахнулся я. — Не драки. Драка подразумевает, что я попытаюсь дать сдачи. А я собираюсь просто стоять и не мешать тебе меня бить.

— Ты хочешь, чтобы я тебя ударил.

— Три раза.

— Да что ты мелешь? — сказал Морис.

Его недоверие переросло в неприязнь.

А вот толстяк трясся от беззвучного хохота. Чуть помедлив, Таунхаус повернулся к нему.

— И что ты об этом думаешь, Отис?

Отис покачал головой, утирая выступившие на глаза слезы.

— Не знаю, Ти. С одной стороны, это какой-то бред. С другой — если этот белый пацан притащился из Канзаса, только чтобы ты его побил, — по-моему, надо врезать.

Отис снова беззвучно засмеялся, а Таунхаус только покачал головой. Он не хотел этого. Я видел. И будь мы одни, он, скорее всего, отправил бы меня восвояси ни с чем. Но вот Морис уставился на меня с показным презрением.

— Если его не ударишь ты, это сделаю я, — сказал он.

«Опять он за свое», — подумал я. Морис, похоже, просто не понимает, как работает субординация. И что еще хуже, с таким бахвальством вызывается меня избить, словно Таунхаусу самому не под силу это сделать — и потому он мешкает.

Таунхаус медленно повернулся к Морису.

— Морис, ты мой двоюродный брат, но это не значит, что я не могу тебя заткнуть.

Морис так покраснел, что веснушек стало почти не видно. Настала его очередь смотреть вдаль и с грустью вспоминать лучшие времена.

Мне было его немного жаль — терпеть такое унижение у всех на глазах. Но я заметил, что его неблагоразумие распалило Таунхауса — и очень кстати.

Я выставил вперед подбородок и показал на него пальцем.

— Просто тресни мне, Ти. Что ты теряешь?

Как я и предполагал, от прозвища «Ти» он скривился.

Нисколько не хотелось выказывать неуважение Таунхаусу, но передо мной стояла непростая задача — заставить его меня ударить. Я знал, что, как только он ударит в первый раз, дальше будет несложно. Злиться он, может, и не злился, но обида наверняка осталась.

— Ну же, — сказал я и собирался было снова назвать его «Ти».

Но он ударил меня раньше. Удар пришелся точно, но, похоже, Таунхаус не вложился в него до конца — я только пошатнулся и отступил назад.

— Вот так, — подбодрил его я. — Отличный удар. А теперь изобрази что-нибудь в духе старого доброго Джо Луиса.

Так он и сделал. Я даже не успел подготовиться. Только что стоял и подстрекал его и вот уже лежу на тротуаре и чувствую тот странный запах, который чувствуешь только тогда, когда тебе съездят по черепу.

Упершись ладонями в асфальт, я поднялся с земли, встал на ноги и вернулся на прежнее место — прямо как Эммет.

Младшие чуть не запрыгали на крыльце.

— Врежь ему, Таунхаус, — закричали они.

— Он сам напросился, — сказал Морис тихо.

— Матерь божья, — потрясенно сказал Отис.

Хотя все четверо говорили одновременно, каждого из них я слышал так же ясно, как если бы они говорили по очереди. А вот Таунхаус — нет. Он вообще никого не слышал, потому что был не на Сто двадцать шестой улице. Он был в Салине. Вернулся в тот вечер, о котором поклялся не вспоминать, — вечер, когда Акерли выпорол его у нас на глазах. В Таунхаусе вспыхнул праведный огонь. Тот огонь, что утешает оскорбленный дух и уравнивает счет.

Третьим ударом — ударом снизу — он уложил меня на лопатки.

Это было красиво.

Таунхаус отступил на два шага, отдуваясь, по лбу его катился пот. Затем сделал еще шаг назад, словно боялся, что, останься он ближе, он ударит меня снова и снова — и не сможет остановиться.

Я миролюбиво помахал ему, признавая поражение. Потом не спеша, чтобы кровь не отхлынула от головы слишком резко, встал на ноги.

— Вот и все, — улыбнулся я, сплюнув кровь на землю.

— Теперь квиты, — сказал Таунхаус.

— Теперь квиты, — согласился я и протянул руку.