Шоссе Линкольна

Я сидела в кабине Бетти и смотрела на дом — вы, может, думаете, что мне было не по себе, или я злилась или возмущалась из-за того, что отец отбросил воспоминания о маме и завел роман с женщиной вдвое младше. Думайте что хотите. Вам это не будет стоить ничего, а мне и того меньше. Но ближе к ночи, когда чили был уже съеден, кухня вымыта, а свет погашен, я встала на колени у кровати, сжала руки и стала молиться. Господи, — шептала я, — пожалуйста, дай отцу моему мудрость быть любезным, сердце быть щедрым и храбрость просить руки этой женщины — чтобы кто-то другой наконец готовил ему еду и стирал его белье.

Так я молилась каждую ночь четыре недели.

Но в первую пятницу апреля отец не пришел на ужин к семи. Не пришел, пока я убирала кухню и готовилась ко сну. Была почти полночь, когда я услышала у дома звук мотора. Раздвинув занавески, обнаружила криво припаркованный пикап с горящими фарами и увидела, как отец плетется к двери. Он прошел мимо оставленного на столе ужина и, спотыкаясь, побрел вверх по лестнице.

Говорят, Бог отвечает на все молитвы, просто иногда отвечает отказом. И, судя по всему, мне он отказал. Потому что, когда на следующее утро я достала из корзины отцовскую рубашку, она пахла не духами, а виски.

* * *

Без четверти два отец наконец допил свой кофе и встал.

— Ну, думаю, мне пора, — сказал он.

Я не возражала.

Как только он залез в пикап и отъехал от дома, я взглянула на часы: в запасе оставалось больше сорока пяти минут. Помыла посуду, привела в порядок кухню и убрала стол. На часах двадцать минут третьего. Сняв фартук, промокнула лоб и села на нижней ступеньке лестницы — там после полудня всегда дует приятный ветерок и легко услышать телефон, звонящий в кабинете отца.

Там я просидела полчаса.

Затем встала, поправила юбку и вернулась на кухню. Внимательно ее оглядела. Комар носа не подточит: стулья задвинуты, столешница протерта, посуда аккуратно расставлена по шкафчикам. Взялась за мясной пирог. Испекла его и снова убралась на кухне. Потом, пусть была еще не суббота, достала из кладовки пылесос и пропылесосила ковры в гостиной и кабинете. Уже было понесла пылесос наверх к спальням, но вдруг подумала, что со второго этажа из-за шума могу не услышать телефон. Унесла пылесос обратно в кладовку.

Посмотрев на него, свернувшегося на полу, на секунду задумалась, кто из нас кому призван служить. Затем захлопнула дверь, вошла в кабинет отца, села в кресло, достала телефонный справочник и нашла номер отца Колмора.

Эммет

Выйдя со станции метро на Кэрролл-стрит, Эммет понял, что допустил ошибку, взяв с собой брата.

Он нутром чувствовал, что не нужно этого делать. Таунхаус не смог вспомнить точный адрес цирка, так что, скорее всего, придется немало пройти, пока они его найдут. Попав внутрь, Эммету придется искать Дачеса в толпе. И потом еще остается вероятность — какой бы ничтожной она ни была, — что Дачес не вернет ему конверт, а начнет снова мутить воду. В общем, правильнее было бы оставить Билли на попечении Улисса — в безопасности. Но как сказать восьмилетнему мальчику, всю жизнь мечтавшему сходить в цирк, что пойдешь туда без него? Итак, в пять часов вечера они спустились с путей по железной лестнице и вместе направились к метро.

Поначалу Эммету было немного спокойнее оттого, что он знал нужную станцию, нужную платформу и нужный поезд — он уже съездил однажды в Бруклин, пусть и по ошибке. Но вчера он только пересел с поезда до Бруклина на поезд до Манхэттена и из метро не выходил. Только когда они поднялись из подземки на Кэрролл-стрит, Эммет понял, насколько это недружелюбная часть Бруклина. Из Говануса они шли в Ред-Хук, и становилось только хуже. Вскоре их окружали в основном длинные здания складов без окон, к которым кое-где примыкали дешевые отели и бары. Для цирка район подходил плохо, если только они не разбили шатер на пристани. Но вот показалась река, и не было ни шатра, ни флагов, ни палаток.

Эммет хотел уже было повернуть обратно, но Билли показал на стоящую через дорогу безликую постройку с маленьким, ярко светящимся окном.

Постройка оказалась билетной кассой, внутри сидел старик лет семидесяти.

— Это цирк? — спросил Эммет.

— Представление уже идет, — сказал старик. — Но все равно два бакса с человека.

Когда Эммет заплатил, старик рукой подвинул к ним два билета с равнодушием человека, всю жизнь двигавшего билеты к окошку.

К облегчению Эммета, внутри цирк больше соответствовал его ожиданиям. Пол застелен темно-красным ковром, на стенах — изображения акробатов, слонов и львов с распахнутой пастью. Был там и киоск с попкорном и пивом, и большой стенд с рекламой главных звезд программы: «Невероятные сестры Саттер из Техххаса!»

Эммет отдал билеты женщине в синей форме и спросил, где им сесть.

— Где хотите.

Затем, подмигнув Билли, она открыла дверь и пожелала им хорошего вечера.