Шопинг в воздушном замке

— Примите мои искренние соболезнования, — пробормотала я.

Всегда теряюсь, когда нужно выразить человеку сочувствие в связи с кончиной близких. Какие слова тут подойдут? Все не годится!

— Вдруг душа моей любимой жены Клары мучается? — монотонно продолжал Селезнев. — Ждет красивых слов, букетов… Поэтому я позвонил вчера вечером Исидору. Каюсь, забыл глянуть на часы, за полночь старика побеспокоил, попросил: «Разреши завтра с утра заглянуть, цветы поставить на месте гибели моей Клары и немного посидеть». Исидор замечательный человек, меня за бестактность не отругал, тут же воскликнул: «Гриша, ты же у нас почти родственник, что за глупые вопросы? Приходи в любое удобное тебе время». Ну я и явился пораньше, зная, что двери у Паши с Исидором всегда открыты, вот и проскользнул в квартиру. Думал, что действую тихо, но вас разбудил. Простите, Христа ради!

— Я давно встала, вы нисколько меня не побеспокоили. Хотите кофе? — спросила я.

— Со сливками? — поинтересовался Григорий.

— Можно с ними, еще есть сгущенка. Пойдемте, — улыбнулась я.

Селезнев быстро встал, пошатнулся, уцепился за край стола и медленно опустился на пол.

Я кинулась к нему.

— Вам плохо?

— Голова кружится, — еле слышно промолвил Григорий, одергивая серую майку. — Принесите валидол, пожалуйста… Он точно есть в аптечке.

— А где она? — растерялась я.

— Около кухни небольшая кладовая, — прошептал Селезнев, — там на стене висит.

Я опрометью кинулась за валидолом в кладовку, увидела довольно объемный железный шкафчик с красным крестом посередине, распахнула его и поразилась безукоризненному порядку в аптечке. Надо же, безалаберные хозяева расставили флакончики, пузырьки и тубы, как солдат на параде.

Когда я вернулась в кабинет, Селезнев лежал на животе около дивана.

— Вы упали? — кинулась я к нему.

— Там на полу какой-то пакет, — довольно бодрым голосом сообщил Григорий. — Может, что-то нужное туда закатилось? Не могу достать.

Я сунула Грише блистер с лекарством, наклонилась, но ничего не разглядела. Пришлось встать на колени, а потом лечь на живот. Наконец я вытащила полотняный мешочек, набитый веревками.

— Это заготовки для макраме Оли, жены Исидора! — осенило меня. — Рукоделие никто не уносил, просто засунули под диван.

— Я отыскал полезную вещь? — слабым голосом поинтересовался Селезнев. — Можно посмотреть?

Не дождавшись ответа, он выдернул у меня пакет, запустил руку внутрь и разочарованно сказал:

— Бечевки! Зачем они здесь?

— Вы завтракали? — спросила я, сменив тему.

— Нет, — растерянно ответил Селезнев. — И не ужинал. Насчет обеда не помню, вчерашний день вообще из головы выпал, целиком.

— Вы ослабели от голода, — покачала я головой, — нужно плотно поесть, например геркулесовой каши.

— Она невкусная, — по-детски закапризничал Селезнев.

— А как насчет яичницы?

— С удовольствием. Моя жена Клара сначала обжаривает на сковородке в растительном масле несколько кусочков черного хлеба, потом добавляет к ним пару крупно порезанных луковиц, несколько нашинкованных помидоров и засыпает готовое блюдо зеленью. Сумеете такое приготовить?

— Легко! — пообещала я и потащила Григория на кухню. — Сейчас сварганю завтрак за пять минут.

Но когда я приступила к готовке, мой энтузиазм немного поубавился. Стало понятно, что в доме Ринга допотопными были не только плита, утюг и стиральные средства — о тефлоновой посуде тут тоже не слышали. Я вытащила из духовки здоровенную чугунную сковородку, водрузила ее на конфорку и стала искать подсолнечное масло. Бутылка обнаружилась в шкафчике. Памятуя о том, что вчера подала к чаю бефстроганов вместо варенья, я вытащила из горлышка пробку и предварительно понюхала содержимое. Нос не почувствовал никакого запаха. Это мне показалось естественным — двухлитровую бутыль украшала этикетка «Московское экстра. Рафинированное. Дезодорированное».

Я осторожно наклонила емкость, из горлышка на сковороду полилась струйка. Масло оказалось жидковатым. Я люблю то, которым торгуют на рынке, — настоящее деревенское, с ароматом жареных семечек. Но, хозяйничая на чужой кухне, не следует капризничать.

Пока масло нагревалось, я порезала хлеб и бросила его на сковороду. Раздался треск, и масло стало бурно пениться. Это меня слегка удивило, но потом из глубин памяти всплыло воспоминание.

…Вот моя мама, стоя у плиты, с удрученным видом говорит соседке тете Марфе, которая мирно пьет чай на нашей кухне:

— Прямо беда! На сливочном масле котлеты горят, а подсолнечное пузырится.

У тети Марфы были советы на все случаи жизни.

— Посоли постное масло, оно и успокоится, — сказала она.

— Ой, и правда перестало пениться, — обрадовалась через пару мгновений мамуля. — Хороший способ, не слышала о нем раньше…

Я схватила солонку и начала энергично трясти ее над шипящим, словно злой кот, черным хлебом, но пены стало еще больше. То ли во времена моего детства масло было другого качества, то ли соль добывали в других шахтах, но маленькая хитрость, которую использовали мама и тетя Марфа, мне совершенно не помогла.