Широкое течение

как удесятерялись в нем силы, наполняя душу радост¬

ным трепетом, и еще сильнее ощущал, что ему не хва¬

тает чего-то большого и важного — Тани Олениной.

Здесь, вдали от завода, на досуге, он все больше и

больше думал о ней и понимал, что любит ее. Это чув¬

ство не было похоже на то, безрассудное и мучительное,

затмевающее перед ним свет, которое он когда-то испы¬

тал к Люсе Костроминой; оно захватило его тогда, воз¬

несло, а потом легко бросило наземь; кроме сознания

унижения, ничего не осталось от того чувства. Любовь к

Тане была более глубокой, хоть и спокойной внешне; она

пробуждала в нем порывы, неведомые ему самому. Ан¬

тон понимал, что она выше его, духовно богаче, и тянул¬

ся к ней с жадностью, со щемящей и сладкой болью.

«Но полюбит ли она меня? Примет ли?» Он пугался

этих вопросов, гнал их прочь. Задумчивые вздохи реки,

запахи горячей земли, трав, далекие гудки пароходов,

их тоскующие отзвуки среди мраморных, стволов берез¬

няка, широта, раздолье вызывали в нем другие думы,

другие мечты; отсюда, издали, Таня казалась еще более

прекрасной, любимой...

Любовь эта и уводила его от людей, даже от Гри-

шони, в глухие углы, к интимному шопоту берез и сосен,

где неиссякаемо хранился густой смоляной настой.

Он переплывал на ту сторону Волги, ложился на теп¬

лую и пахучую траву на полянке и, не шевелясь, зача¬

рованно смотрел, как красавицы-сосны, вымахнув под са¬

мое поднебесье, покачивают пышными темнозелеными

кистями ветвей, как взбивают кипень облаков, живопис¬

но украшая ими синеву неба. На лодке переправлялся

к нему и Гришоня, садился поодаль, читал книжку —

последнее время он пристрастился к стихам.

— Слушай, Антон! — крикнул Гришоня. — Это вот

про тебя написано, как по заказу. — И он нараспев про¬

читал с комическими ужимками, силясь понизить свой

тоненький голосок до баса:

Если быка трудом уморят —

он уйдет,

разляжется в холодных водах.

Кроме любви твоей,

мне

нету моря,

а у любви твоей

и плачем не вымолишь отдых.

Антон прислушался, уловив в этих словах отзвуки

своих чувств и переживаний. Гришоня читал:

Захочет покоя уставший слон (ты, то есть),—

царственный ляжет в опожарепном песке...

Антон взял у него книжку и негромко, с волнением,

повторил близкие ему, сильные, наполненные страстью

и мукой слова большого и мужественного человека:

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем...

Антон не мог сидеть на месте, принялся ходить по тра¬

ве, закинув руки за голову. Как это верно сказано; кро¬

ме любви твоей, мне мету солнца!.. А без солнца человек

не может жить. Он посмотрел на Гришоню дикими гла¬

зами и засмеялся каким-то странным, счастливым сме¬

хом.

— Гришоня, я еду в Москву. Сейчас же!

Г ришоня вскочил — в трусиках, похожих на юбочку.

— Ты что, очумел?..

— Да! Садись в лодку! — крикнул Антон, разбежал¬

ся, кинулся в воду и поплыл.

Через несколько часов в проулке возле крыльца оста¬

новилась подвода. Сосед Прокофий вынес из избы вещи

Антона и уложил их в телегу. Антон с матерью сошли с

крыльца, — между ними все было обговорено.

— А может, пожил бы уж эту неделю-то, сынок?.. —

сказала мать, печально и просительно взглянула на сына,

хотя понимала, что просить уже поздно.

— Нет, мама. Я поеду. Прости меня, пожалуйста!

Так надо, честное слово!

Мать вздохнула:

— Что ж, поезжай. Если надо, так уж надо...

Гришоня не хотел прощаться с Антоном, осердился,

даже с крыльца не сошел.

— Я ведь знаю, зачем ты едешь. Шальная твоя

голова! — крикнул он отчаянным голосом.

— А знаешь, так помалкивай, — предупредил его

Антон.

Ариша подергала Гришоню за рукав, спросила шопо-

том:

— А она красивая?

— Мне не легче оттого, что она красивая, — ответил

Гришоня чуть не плача и отвернулся. Он не видел, как

подвода выехала из проулка и скрылась за углом.

4

Только в Москве Антон убедился — рвался сюда зря:

Володи Безводова не оказалось в городе, он отдыхал

где-то под Москвой, а Таня Оленина, ради которой он

вернулся раньше срока, вдруг недосягаемо отдалилась

от него, и он не видел никаких подступов к ней. Два ра¬

за он звошчл к Фирсоновым в надежде застать ее у них,

но к телефону никто не подходил.

Когда же, наконец, явился Безводов и, посвежевший,

приветливо улыбчивый, заглянул к Антону, тот обрадо¬

вался ему, не знал, куда посадить, чем угостить. Несвой¬

ственное оживление и нежность Антона развеселили Без¬

водова, он усмехнулся, подозрительно прищурив черный

лучистый глаз:

— Уж не провинился ли ты передо мной, что так за¬

искиваешь? Где ты оставил Гришоню?

— В деревне.

— А зачем ты приехал? У тебя еще отпуск не кон¬

чился.

— Надоело мне там. Сыт по горло я этим отдыхом,

честное слово!

Антон покраснел, в смущении взъерошил пятерней во¬

лосы, сознался:

— Попросить тебя хочу...

— Ну?

— Позвони Тане.

— Какой?

— Олениной.

Антон отошел к окну. Безводов приблизился к нему и

молча обнял за плечи. Далеко в стороне распласталось

по небу зарево заката, на багряном фоне его отчетливо

вырисовывались очертания пышных, в листве, деревьев,