Шестнадцать деревьев Соммы

В сарае я наполнил торфом жестяной бак, дотащил его до дома и опорожнил в деревянный ящик возле кухонной плиты. Вновь разыгралась непогода. Поднялись волны, громче завыл ветер. Я переложил торф в кадку перед очагом и побежал набрать еще. По пути миновал сарайчик возле жилого дома. Меня осенила одна мысль, и я так и застыл на месте, не обращая внимания на стекавшую по волосам воду.

Дома у нас сарай для дров стоял поближе к жилью, чтобы не бегать далеко в минус тридцать градусов. Тогда почему Эйнар хранил торф для растопки в самой дальней сараюшке? К тому же сложил его подальше от двери… Так, что, приходя за торфом, нужно было пробираться между ручными инструментами и электроустановкой…

– Теперь хватит, пожалуй, – сказала Гвен, когда я вернулся. Она зажгла несколько стеариновых свечек и устроилась перед очагом в тонком сером свитере с белым узором. Ткань у нее на спине обрисовала застежку лифчика.

– Еще немного, – сказал я. – Это же надолго, наверное.

Она посмотрела на меня таким же взглядом с поволокой, как и до этого, когда я чуть было не сдался.

– Да уж, – сказала девушка, – похоже, надолго.

Я подбросил в очаг топлива и вернулся в сарай, раскапывать торфяную гору. Жирные комья резко пахли. Я откинул их в сторону, вскарабкался на торфяную кучу и продолжал копать. Наткнулся на более ранний слой торфа – комки там были ровнее, их поверхность оказалась сероватой и сухой.

Я копал, пока лопата не ткнулась в пол, сел на колени и осторожно расчистил ладонью несколько досок.

Пол?

Но в сарае нет деревянного пола.

«Чтобы ночевал хотя бы одну холодную неделю», – вспомнил я. И извел достаточно торфа, чтобы добраться до дна.

– Ты чего так долго? – крикнула Гвен, когда я вернулся.

– Дверь с петель сорвало! – завопил я. – Пришлось забить досками дверной проем.

Даже в доме приходилось кричать: в дымоходе завывал ветер, как будто великан играл на бутылке.

– Ты что, привернул дверь к торфу? – спросила она.

– А то ее унесло бы.

Я стащил с себя насквозь промокший джемпер и остался с голым торсом.

– Нам хватит этого на два-три дня.

Гвен подошла ко мне, легко одетая. Ее тело рельефно обрисовывалось на фоне горящего в печке огня. У меня к ногам липли джинсы.

– Что с тобой такое? – сказала она. – Привидение, что ли, увидел в торфе?

Дом заходил ходуном. Как и предсказывала Гвен, под ураганным ветром через него перекатывались волны. С подоконников полилась вода.

– Этому дому больше сотни лет, – сказала девушка, положив руку мне на грудь. Но сразу же убрала ее и повесила мой джемпер на спинку стула.

– Значит, если его раньше не снесло в море, то и теперь не снесет? – уточнил я.

– Вот именно. Самые сильные порывы ветра в Великобритании зарегистрированы на Ансте. На Макл-Флагга, я тебе рассказывала.

– Сильнее, чем сейчас?

– Сто семьдесят три мили в час.

– Но это же невозможно, – сказал я, вытирая лоб. Чтобы расслышать ответ, мне пришлось подойти вплотную к Гвен.

– Вот и метеорологи говорили, – она усмехнулась, – что это невозможно. Зашкаливало измерительные приборы. А потом налетел порыв еще сильнее и сдул все эти приборы в море.

Громыхали ставни. Мы стояли в полутьме, в отсветах горящего торфа.

Девушка шагнула ко мне. Закусила губу. Произнесла:

– Но этот дом выдержал.

Она хотела. Чтобы я сделал следующий шаг, чтобы она могла раскрыться и впустить меня. Я чувствовал ее запах, аромат волос и влажной шерсти нижнего белья. От нее пахло мокрым морем и мокрым животным.

* * *

Наутро остров выглядел влажным, чисто умытым. Выглянуло солнце, и от земли поднимался пар. Пахло странной смесью соли и земли, дождя и гнили.

Там, где торф сорвало бурей, землю разукрасили черные полосы. Вода несла груды травы и водорослей. У берега в клочьях пены бултыхался пла́вник. Там, где ободралась кора, просвечивала желтоватая древесина. В основном сосна, вероятно норвежская, но и еще какие-то деревья, неизвестные мне. Они могли приплыть сюда из любой точки земного шара.

Вон и Гвен идет. Не радуясь хорошей погоде, она прошла мимо меня прямо к сараю.

Надутая, отвергнутая.

Этой ночью я едва не поддался желанию и любопытству. Жаждал узнать и кто она такая, и что искал Уинтерфинч: два вопроса, встретившиеся в одной сырой точке. Я тоже хотел. Увидеть ее с голыми плечами и обнаженной шеей, стащить остальную одежду и взять ее прямо на полу.

А потом рассказать ей все, что я знаю. И потребовать от нее такой же честности.

Но циничная, недобрая рассудительность остановила меня. Что-то было спрятано в сарае под досками, и так тщательно, что, видимо, у Эйнара были на это веские основания. Что-то, что, видимо, искала и Гвен.

Она промаршировала к самой воде и остановилась.

– Ты чего? – спросил я, поравнявшись с ней.

Гвен не ответила. Я подошел на пару шагов поближе и увидел, что на волнах качается дохлая овца с окоченелыми ногами. Время от времени тушу переворачивало так, что копыта торчали из воды обгорелыми спичками. Голова овцы болталась, между зубов высунулся язык.