Шелковый фонарь

О-Цую. Она решила… Я не могу, Синдзабуро-сама… Я не могу вспоминать обо всем этом спокойно… Подумайте… Она решила отравить отца… (Заливается слезами.)

Синдзабуро (в волнении). О-Цую-сама! Не плачьте! Я не могу видеть ваших слез… О-Цую-сама! Что мне сделать, чтоб вам стало легче? О-Цую-сама! (Приближается к ней.)

О-Цую (сквозь слезы). Нет, мне не станет легче! Нет. На моей жизни – проклятье! Не касайтесь меня: оно перейдет на вас.

Синдзабуро. Пусть, пусть! О-Цую-сама… Вы не знаете еще… Я не в первый раз вас вижу… то есть в первый… но знаю уже давно. Вы слышали, доктор сказал, что встретил меня там внизу, у реки? Вы думаете, что я там делал? Ловил рыбу? Нет, О-Цую-сама… Я знаю вас давно. Знаю ваш голос и вашу игру на кото… Уже с начала весны, когда в первый раз выехал сюда на лодке, я услышал ваш голос. Он наполнял собою чащу вишневых деревьев. И мне казалось, что каждая капля, каждый лепесток дрожит от упоения вашим голосом. О-Цую-сама!

О-Цую. О, как сладостны ваши речи! Мой слух впервые слышит такие слова. О, Синдзабуро-сама! Говорите еще!

Синдзабуро. Я не знал, чей это голос, кто это поет. Не знал ни вашего имени, ни вашего лица, ни даже где вы находитесь. Но твердо верил: этот голос принадлежит прекраснейшей девушке, чистейшей, неясной… и несчастной… Потому что такая печаль была в ваших песнях. Такая невыразимая печаль звучала в них, что я готов был на все, чтобы хоть одна нота счастья проникла в эти звуки.

О-Цую. Она уже проникает! Мое сердце озарено радостью. Освещено ее лучами. Синдзабуро-сама!

Синдзабуро. О-Цую-сама!

Мгновение смотрят друг на друга, потом она, залившись густым румянцем, приникает к его коленям.

Ты ли пришла?

Иль я у тебя?

То сон ли иль явь?

Все равно: ведь с тобой я!

О-Цую.

Сердце в смятенье!
Ты ли то иль призрак?
Не знаю, не ведаю я.
То сон ли иль явь?
Все равно: ведь с тобой я!

Пауза. Постепенно сумрак густеет. Ложатся вечерние тени. Серп луны.

(Приподнимается, оглядывается по сторонам.) Темнеет. Постой! (Освобождается от его объятий.) Подожди. (Делает шаг в сторону.) Иди за мной! (Берет его за рукав.)

Синдзабуро следует за ней. Темнеет.

Я зажгу фонарь. (Подходит к фонарю и зажигает его.)

Шелковый фонарь загорается мягким, но ярким огнем.

Синдзабуро (проникновенно). Свет.

О-Цую. Свет…

Оба приникают друг к другу.

(Слегка отстраняется от Синдзабуро, срывает ветку красного клена и подает ему.)

Для тебя, о милый,
Рукой моей сломленная ветка
И весною даже
Такой алою стала,
Как осенью бывает!

Синдзабуро (беря ветку).

Чудо иль сон? Не знаю,
Вижу: пламя любви
Алым горит.
И разве не оно эту ветку
Алою сделало весной?

Пауза.

О-Цую. Синдзабуро-сама… Ты уйдешь. Но ведь мы снова встретимся. Я хочу тебе дать на память одну вещь. Как залог нашего будущего свидания.

Синдзабуро. Как залог нашего будущего свидания, О-Цую-сама!

О-Цую (открывает ларчик и вынимает оттуда буддийскую курильницу; снимает крышку и подает ему). Вот самая дорогая мне вещь! Ею всегда пользовалась моя мать. Это ее любимая курильница для жертвенных благовоний. Видишь, я даю тебе крышку. У себя оставляю нижнюю часть. И как две половинки этой курильницы, мы будем вечно стремиться друг к другу…

Синдзабуро (беря крышку). Сердце мое благодарит тебя… Но уста не в состоянии передать счастье, которое меня охватило. О-Цую-сама, я все время, не зная тебя, стремился к тебе.

О-Цую. Будешь стремиться и в грядущем, не так ли, мой милый!

Слышен шум внутри дома. Потом дикие возгласы, глухие удары, стоны. В дверях показывается Хэйдзаэмон с всклокоченными волосами, в разодранной одежде, с блуждающим взором; в руках у него окровавленный меч. Синдзабуро и О-Цую цепенеют от ужаса.