Шейх и звездочет

Прибыл на место на полчаса раньше и оба кожаных мешочка закопал на временное сбережение прямо в черствый, ноздреватый сугроб. Слава богу, снег в овраге держался чуть ли не до самого лета. Закопал, немного успокоился, стал Пичугу ждать.

Одно название весна, околел. Пичуга не шел. С новой силой засвербил зуб. Гайнан потоптался еще немного, да и портфель тоже схоронил в снежную сберкассу рядом с мешочками.

По дороге домой осенило: сугроб в овраге — это не только сберкасса, но и холодильник. В нем и говядинка сохранится.

На рубку мяса и на пять маршбросков с почти двадцатью килограммами груза в вещмешке ушло чуть больше полутора часа. В четырнадцать ноль-ноль с приятно ноющей от устали поясницей Гайнан блаженно привалился к перилам крыльца-боковушки и закурил. На дворе ни души. Лишь две Милочкиных кошки бродили под голубятней. «Вот бы запустить их туда», — подумал Гайнан и усмехнулся своей мальчишеской мысли. А что, раз такое хулиганистое забредает в голову, значит еще жива душа. Гайнан глубоко затягивался любимой «казбечиной» и не замечал ненароком угасшей зубной боли. Все правильно, боль замечается, когда начинается.

В доме по-прежнему было тихо: кто где — кто на работе, кто на отдыхе, кто, гм-м, в тюрьме...

Проходя по кухне, Гайнан обратил внимание: замочек на двери ученого соседа отсутствовал. Стало быть, дома звездочет. В благодушном настроении постучался к нему, было естественное желание хоть с кем-нибудь отвести душу.

49. Там секреты, тут секреты

Ханифа мы с Юлькой нашли только на следующим день. В тот день, когда мы кинулись к нему за помощью, он был в Дербышках, ездил к другу за прокладками для мотоцикла.

В тот день, вечером, Юлька имела крупный разговор с отцом. Милосердие, терпение, всепрощение, которыми после инфаркта у отца она пыталась загипсовать себя, одним махом сломались и были отброшены напрочь. Она сказала ему, без предисловий, без околичностей, что Шаих по его навету задержан, что кругом у него блат, знакомства, связи, паутина, как у паука, и она солидарна с братом — какой он отец! и уж больше не возьмет своих слов обратно и не раскается, как это было полгода назад, что отныне он отец ей лишь по паспорту.

— Шаих честный, открытый человек и на подлость не способен. Я добьюсь правды, его освободят, и мы уедем из этого проклятого города, далеко уедем и навсегда.

Она всю ночь не спала. Длиннее и томительней ночи не было.

Я тоже кое-как дождался утра.

Еще не сошла темень мартовской ночи, еще горели уличные фонари, и только-только вырывались из мрака влажные белесые клубы мартовского тумана, а мы с Юлькой уже стояли у двери Ханифа, выжидая, чем отзовется для нас подергивание допотопного звонка с висячей на проволоке деревянной ручкой.

На этот раз нам повезло, Ханиф оказался дома.

Перебивая друг друга, мы рассказали о случившемся. Ханиф молча выслушал, без слов натянул сапоги, влез в куртку, в которой выезжал на дежурства, перетянулся ремнями и вывел нас во двор. Через минуту его двухцилиндровая машина уже мчала нас по заутреннему ледку сонных улиц на спасение Шаиха.