Шейх и звездочет

А с обещанным взамен желтым саквояжем затянул. Все как-то не с руки было умыкнуть. То хужя[18] пылящегося под письменным столом объекта не вылезал из каморки, то вылезал, да и ни с того, ни с сего замыкал дверь. А с замочком, почтовым, махоньким, возиться не хотелось. Возиться, конечно, не пришлось бы, просто хотелось зайти, взять и вынести ненароком. Такая возможность должна была обязательно представиться. И она представилась два месяца назад, в начале января. Однажды поздно вечером звездочет покинул свою комнатку, хорошенько одевшись, он пошел провожать гостя, профессора Пичугина, и оставил в суете дверь незапертой, даже приоткрытой чуть. Поздний час, соседи спали и труда не стоило заскочить в каморку и взять необходимое. Гайнан посчитал, что пусть лучше открытки вместе с саквояжем запропастятся, чем вдруг саквояж останется пустым. Когда зашел, держа в руке конспиративный мешок с дюжиной превосходных сухих чурок, якобы для растопки плохо растапливаемой новиковской печи (вот какой Гайнан Фазлыгалямович заботливый!), когда погрузил в него то, что надо, внезапно одолело желание прихватить заодно еще что-нибудь. Распахнул скрипучий буфет — в глаза сразу бросилась объемистая резная шкатулка. Сгорая от любопытства, Гайнан приподнял крышечку и в чутье не обманулся: ячейки-секции шкатулки были полны серебряных монет с профилями царей и императриц. Любоваться некогда, высыпал звонкую деньгу туда же в мешок и поскорее вышел. Дело сделано, уже дошел до своего умывальника, как вдруг в кухонную темноту шагнул из своей комнаты сосед, Аглиуллин-младший. Гайнан замер бездыханно в проеме между печью и умывальником. Ему показалось, что малый почуял недоброе, насторожился, но вот опять зашлепал стоптанными домашними тапочками, открыл свою дверь, скрылся. Гайнан сплюнул в помойный таз залипшую слюну и толкнул свою дверь, за которой сладко похрапывала жена. Пасынок мотался где-то. А сидел бы дома, пришлось бы мешок вытаскивать в сени, а то и в сарай тащить, что было чревато встречей с возвращающимися домой звездочетом или въедливым пасынком. А так, сунул под кровать — и все дела, и на боковую до светлого завтра.

Рано утром Гайнан снес мешок на парадную лестницу и спрятал среди хлама. Несколько монет взял — не удержался — для покупателей-коллекционеров в качестве образца товара. Сразу завернул в тряпицу и сунул через распоротый по шву карман пальто в его подол. С глаз пасынка подальше. И так уж за каких-то пяток случайно прихваченных ранее монеток грозился в милицию заявить.

Да вот сам и попал туда. А-ля-мафо! Не рой яму ближнему, сам в нее угодишь.

Гайнан придерживал разболевшуюся от гнилого клыка скулу, прислушивался, что творится в доме и в себе. Внутренний голос, трезвый, не тронутый перипетиями дня и зубной болью, говорил: надо непременно отнести несколько монет и одну-две открыточки в милицию. Так и так, мол, в столе у пасынка случайно обнаружил. Тогда уж точно засадят гаденыша.

Но боль одолевала, трезвые мысли разжиживались. Гайнан заметался из угла в угол. Только ли боль в левой верхней челюсти угнетала его?

Кто мог подумать, что тихий, безобидный звездочет из-за какого-то допотопного саквояжа с заплесневевшими открытками подымет такой хай? Не сегодня-завтра милиция с обыском нагрянет. Ничего хорошего это не сулило. Лишняя проверка документов... Общую парадную лестницу это уж точно перевернут вверх ногами. И центнер мороженого мяса ничего не стоит найти в сарае. Почему-то лишь за пистолет в камине был спокоен Гайнан. Он не знал о дровянике, об иконах, о самоинициативном Жбане, сидящем в КПЗ, не знал, что в милицию позвонил не потерпевший, а профессор Пичугин.

Не надо было серебро хапать, никуда бы оно не делось. А то все разом захотел. Жадность, жадность фраера погубит. Да и стратегическую ошибку допустил, уверовал в самоотреченную филантропию звездочета, в толстовскую безответность его, ан нет...

Сквозь зубную боль Гайнан вспомнил, что ровно в полдень была назначена встреча с Пичугой. На дальних Ямках, у поворота на озеро, Гайнан наконец должен был передать открытки новому хозяину. Тянул, тянул... Сперва некогда было, а после прикинул: зачем отдавать? Можно загнать их другому коллекционеру. Пичуга и не пикнет. Но в конце концов решил совесть свою чистой оставить. Однако опять на несколько договоренных встреч с ним не пошел — то дела в это время неотложные находились, то просто забывал, из памяти вылетало, как сегодня. Сегодня и позабыть можно было — уважительная причина, зуб. Но события, сложившиеся по странной кривой, которая еще неизвестно, куда могла вывести, подталкивали. И вот он взял уемистый завскладовский портфель, набитый открытками и монетами (монеты в двух кожаных мешочках), а также Шаихову саперную лопатку за пазуху и направился на Ямки. (Громоздкий желтый саквояж еще в конце зимы загнал одному эквилибристу, и тот увез его по гастрольной стране, поди сыщи.)