Сфумато

— Он, знаешь, что у меня спросил тогда? Были ли мы с тобой в связи. Ну понимаешь. В половой. Он так спокойно сказал это слово, как будто мы уже давно вот так, как он имеет в виду, а мы же не были никогда, и я не знала, что ему сказать. Я очень боялась, что он подумает, что я вру, и тебя не отпустят. Он сказал в самом начале, что в наших, понимаешь, в наших интересах, чтобы я говорила правду. Я ему сказала тогда, что ничего у нас не было, но если Станислав захочет, будет всё, но ничего плохого он не захочет. Хотя Станиславу можно всё. Вот так я сказала. И мне совсем не было стыдно, потому что я тебя люблю. И ему я сказала, что я тебя люблю и всегда буду с тобой. А он улыбнулся тогда и сказал: «Не надо избыточной жертвенности, вредная это штука, Мария. Это простой вопрос. Вы, по всем признакам, уже не подросток». И за ответ поблагодарил.

Маша продолжала говорить. Стас поднялся и обнял её. Он был выше, и у неё само собой получилось положить ему голову на плечо. Он гладил её по спине и рукам.

— Было или не было, есть или нет — не их дело. И вообще ничьё. Они и так забирают у нас слишком много. Может даже больше, чем мы сами. Об этом мы никогда никому говорить не будем.

— А если узнают?

— Пусть люди знают о нас только то, что узнают.

— Пряники рассыпала, — засмеялась Маша.

— А мы соберём и завтра возьмём угостить Сергея Петровича, — улыбнулся Станислав.

Пока собирала пряники и складывала их обратно, думая — а почему бы нет, — как их ест Сергей Петрович, Маша слушала, как растёт где-то внутри тревога. Контрольная встреча. Что он хочет проконтролировать? Что они со Стасом могли сделать такого, что не понравится страшному человеку?

Стас ушёл в комнату дочитывать книгу. Тревога не уходила. Контрольная встреча. Контрольная.

Маша походила по кухне, привычно смела со стола крошки, взяла свою чашку с недопитым чаем и подошла к окну. Чай остыл. Она любила пить такой. Семён Ефимович пытался её переучить, в его понимании пить нужно было почти кипяток. Он тоже всегда хотел её контролировать. Но это не вызывало тревоги. Это был контроль заботы. От него появлялось чувство защищенности. Забота порождала беззаботность.

Маша поставила чашку на подоконник. Пошла в комнату.

— Стас, скажи, — проговорила она, сев на край кровати, на которой он лежал с книгой, — почему Сергей Петрович называет встречу контрольной? Что на ней будет?

Стас отложил книгу.

— Я думал об этом. И, думаю, понял. Контроль им не так важен, как наш с тобой или других людей страх перед этим контролем. Мы должны бояться того, что о нас известно всё. В этом основа влияния. На всех.

— Но это же так просто. Это такой простой обман?

— Лучше всего работают самые простые механизмы. Так говорил мой отец.

Маша легла рядом.

— Стас, а мы можем спрятаться? Не расти вверх. Зарыться.

— Нет. Поздно. Мы будем расти вверх. Не бойся. Просто думай о том, что земля твёрдая. А небо мягкое.

Глава 7 День и ночь

Солнце не грело, но в лавке открыли все окна: Иван Павлович требовал проветривать тщательно не меньше часа в день. Сквозняк гонял тёплый ещё воздух, влажный от ночного дождя. Это было приятно. Летом во время таких проветриваний, когда по улице проезжала машина или трактор, в окна летела пыль, но беречься от этого не пытались — пыль быстро оседала и становилась привычной. Много тяжелей была влажная жара, остановить которую было нельзя, как невозможно было к ней привыкнуть.

— Где этого чёрта носит? — тяжело отдуваясь, пробурчала Агаша.

Она присела на табуретку, которая под ней боялась даже скрипеть, и вытирала полной ладонью пот со лба и тяжёлых щек.

Час назад привезли сахар, наглые китайские продавцы сгрузили сорок мешков прямо на землю у заднего крыльца, что-то полопотали визгливо в ответ на её возмущение, ловко запрыгнули в кабину своего яркого грузовичка и уехали. Пыль осела, Агаша зашла в лавку и прошлась по всем комнатушкам, надеясь, что Иннокентий где-то спрятался и спит, напившись с вечера.

— Кешка-алкешка, найду, уши оторву, — ворчала Агаша.

Заглянула в подсобку к Палычу, тот сидел над бухгалтерскими книгами и головы не поднял. Постояла у его двери, махнула рукой и пошла в торговый зал.

— Ирка, встань за кассу, — скомандовала она белобрысой девке-стажёрке, — пойду сахар таскать, а то дождь пойдёт и сахар вымокнет весь.

— Да где ж дождю-то, тёть Агаш! — заверещала Ирка. — Солнце стоять пошло.

Агаша ничего не ответила. Сахар на земле — непорядок. Такого она терпеть не могла. Сняла белый халат, для торговли, и надела синий — для ношения грузов.

Ирка посерьёзнела.

— Давай помогу, тёть Агаш.

— Стой уж. Успеешь в свой бабий век потаскать. И на себе, и в себе поносишь.

И пошла. Хорошая девка Ирка, хоть и вертиноска худосочная.

Мешки по пятьдесят килограмм обманчивые. Первые сами прыгают на плечи. А когда десяток переносишь, выше живота не поднимаются, руки виснут.

Агаша часто отдыхала, берегла силы. Ирка всё норовила помочь, да куда ей, сама с мешок весом.

За час перенесено было восемнадцать мешков.

— Чаю попьёте? — робко спросила Ирка.

— Ага, — тяжело выдохнула Агаша.