Сфумато

Последним был урок географии. Станиславу всегда казалось, что их старый учитель смущается, когда водит указкой по карте и рассказывает о Москве, и не верит себе, когда говорит о других городах. Особенно это было заметно, когда учитель говорил о новейших городах, которых в третьем классе на карте стало намного больше, чем было в первом. Учитель сам отмечал эти точки и аккуратно выводил их названия синей тушью.

Новейшие города — те, что появились после Конвенции. Станислав спросил как-то учителя, почему эти города так быстро появляются и растут. Ему было интересно, кто их строит и зачем эти люди уезжают из своих городов, где у них дома и друзья.

— Люди часто уезжают из своих домов, — ответил тогда учитель, не глядя на Станислава.

— Я бы тоже уехал строить город, — сказал Станислав.

Учитель промолчал.

Станислав шёл поначалу не торопясь, а потом вдруг вспомнилось, что сегодня отец задержится. Тогда он пошёл быстрее. У Виктории Марковны ему нравилось. Она умела вкусно готовить и много рассказывала, если Станислав спрашивал.

И он спрашивал. Иногда его вопросы удивляли Викторию Марковну.

— Если новейшие города строят так быстро, значит, это можно было делать и раньше? — спросил он однажды.

— Раньше мы не думали об этом, — немного растерянно ответила тогда Виктория Марковна.

— Значит, думали другие.

Другой его вопрос удивил Викторию Марковну меньше.

— Нам рассказали, что города строят там, где есть нефть, газ, железная руда и другие ресурсы. Что их очень много. Что раньше люди жили бедно, а теперь будут жить хорошо, потому что ископаемых хватит на всех. Почему раньше их не хватало на всех? Они же были, а людей было меньше.

— Потому что не все жили бедно, Станислав. И сейчас не все будут жить хорошо. Ты ещё многое увидишь. Я старая и тоже видела, как города строятся, а потом умирают. Так устроена жизнь.

Рис и тушёнка пахнут вкусно, если их разогреть. Запах был уже на улице за дверью Виктории Марковны. Она знала, когда он придёт, ждала.

Станислав открыл дверь. Постоял на пороге. Зашёл.

Ел он не торопясь, разговаривая с Викторией Марковной, задавая ей вопросы и обдумывая ответы. Вертолёт он услышал издалека и, когда сказал об этом, увидел, что Виктория Марковна не удивилась.

— Держись, мальчик, — сказала она ему, — твои вещи здесь. В вашем доме сейчас будет обыск.

И показала на узел из покрывала, спрятанный под кроватью.

— Если меня заберут, иди в школу с вещами. Там, может быть, помогут тебе. К соседям зайти не пытайся, никто не пустит.

— Все боятся? — спросил Станислав.

— Да, Стас. И хотят жить.

Станислав уже видел обыски и как выводят из домов людей. Есть расхотелось.

Люди, которые зашли в дом, были спокойны.

— Фельдман, сидите. Можно не здороваться, — сказал Виктории Марковне быстрый молодой мужчина с узким лицом, — мы сейчас с вами побеседуем.

— Пойдём, — потянул за руку Станислава другой мужчина, — а мы к тебе домой сходим.

Обыск в доме Соколовских уже шёл. Станислав смотрел, как чужие люди раскидывают их вещи, видно было, что они ничего не ищут и им ничего не надо, они просто привычно разрушали дом изнутри, чтобы там никогда больше не было, как раньше.

Станислав посмотрел на комод, поискал глазами фотографию матери и не нашёл. Мысль о том, что фотографию держали и отбросили эти люди, разозлила.

— Что кулачки сжимаешь, жидёныш? — услышал он.

Говорил мужчина, что привёл его в дом. Он уже сидел на кровати и курил сигарету, разглядывая стоявшего посреди комнаты Станислава.

— Центральный конвенциональный совет последовательно выступает против проявлений антисемитизма и шовинизма, — тихо, но очень уверенно проговорил мальчик.

В комнате стало тихо. Потом все в комнате стали смеяться, очень громко.

— Газеты читаешь, что ли? — спросил тот же мужчина.

Он не занимался обыском, он руководил, и это было для него привычно.

— Я политинформатор класса, — ответил Станислав.

Подступала ненависть, она выдавила и страх, и злость.

— Молодец, — усмехнулся мужчина, — послезавтра расскажешь классу об аресте на острове особо опасного политического преступника.

Дверь кто-то открыл снаружи. Полоса света легла на пол. Мужчина резко встал с кровати и вышел, его позвали.

— Заканчивайте, полчаса на всё, — сказал он, вернувшись через минуту. — А ты со мной, — это уже Станиславу.

В доме Виктории Марковны ничего не изменилось. Сама она сидела на табуретке в середине комнаты, смотрела на оперуполномоченного, который разместился за кухонным столом, и время от времени прижимала к губам аккуратно сложенный несколько раз белый платок, который всё больше пропитывался кровью.

Ещё Станислав заметил, что спину Виктория Марковна держит прямо. И улыбается.

— Фельдман, Фельдман... — проговорил допрашивающий, — ну зачем ты так? Ведь знаешь же, что будет. Сейчас вывезем тебя на Солсбери. Там будет жёсткий допрос. Ты же знаешь, что такое жёсткий допрос?

— Молодой человек, — тихо произнесла Виктория Марковна, — дальше «ЗФИ» меня уже не сошлют. Значит, приговор один. Дайте мне умереть честно.

— Какая разница, как умирать?

— У вас будет время об этом подумать.