Съевшие яблоко

После того случая в доме профессора воцарился молчаливый мрачный нейтралитет. Будто по бессловесному уговору каждый старался не возвращаться в квартиру как можно дольше. Денис Матвеевич ежевечерне задерживался в институте, и несмотря на снег ездил в выходные на дачу. Хотя и делать там сейчас было совершенно нечего.

Лиза в свою очередь тоже домой не торопилась. Приводила брата из садика, оставляла в комнате и пропадала до ночи.

Где она шлялась профессор не знал и не интересовался. Напротив, каждый раз, когда он чувствовал, что Лизы нет дома грудь его освобождалась, дышать становилось легче.

Мешал только мальчик за закрытой дверью. После памятного разговора с заведующей детским садом Денис Матвеевич невольно начал к нему приглядываться. Будто искал ту самую ненормальность, ждал отклонений. Хотя и видел ребенка всего несколько минут в день — когда тот бегал в туалет, и когда Лиза выводила его помыться. А все остальное время мальчик сидел в комнате один, и так тихо, что его не было слышно. Впрочем, уже начал задумываться Денис Матвеевич, возможно это тоже было не нормально. И поведение ребенка внушало ему все больше беспокойств и подозрений.

Промаявшись и просомневавшись таким образом пол месяца Денис Матвеевич все же решился и нашел в себе силы обратиться к тому самому специалисту. Подобрал психолога не по знакомству, не по совету, опасаясь расспросов, а по газетному объявлению. И подальше от дома, чтобы потом ненароком не встретиться на улице.

Поначалу намеревался отправить ребенка на прием с Лизой. Но женщина, ответившая на его телефонный звонок, мягко, но непререкаемо заявила, что встретиться хочет в первую очередь с самим Денисом Матвеевичем. Да еще и наедине, без детей.

Скрепя сердце пришлось согласиться и пойти.

Встретившая его женщина была моложава, ухожена и хорошо накрашена. Она усадила посетителя в мягкое кресло, учтиво улыбнулась, показала дипломы-сертификаты, предложила чай-кофе.

А потом началось то же, что и везде. По непонятным причинам, все эти "детские" женщины неизменно принимались спрашивать. Каждая воспитательница, нянечка, директриса или вот психолог считала своим долгом задавать вопросы о каких-то незначительных мелочах, о вещах не имевших по сути к профессору никакого отношения. Что ест, во что одевается, как спит. И Денис Матвеевич начинал конфузиться и чувствовал себя неуютно, потому что по вполне естественным причина ничего не мог ответить. Что мог знать он о таких ничего не значащих, маловажных мелочах?

— Сон поверхностный или глубокий?

Профессор, уже порядком выбитый из равновесия, мялся и ерзал в кресле.

— Ну я не знаю… — неопределенно пожимал он плечами. — Его Лиза укладывает, я… не приглядывался особо. — И неловко кашлянул в кулак.

Женщина кивнула, но не прокомментировала. А сразу же задала следующий вопрос:

— А что ему снится? Может наутро рассказывает сны или может кричит плачет по ночам? Сон беспокойный: мальчик не вертится, не падает с кровати?

— Кажется, — профессор неловко пожевал губами, потом уже более уверенно кивнул, — да-да плачет.

— Часто? Раз в неделю, два, каждую ночь?

И снова Денис Матвеевич отделался неопределенным жестом. Этого он не мог сказать. Его часто будил плач, это доставляло неудобства. Но профессор стоически терпел и не мог припомнить, как часто это случается.

Потом она спрашивала и о Лизе (что было уже не просто неприятно, но и неуместно), о детском саде, об играх на улице. О рисунках, книжках, любимых мультфильмах и отношении к животным. А профессор, который старался поменьше внимания обращать на то, что творится за дверью, не мог ответить ничего вразумительного.

А женщина все наступала и наступала то и дело меняя фронт атаки:

— А вот вы говорите жалуются воспитательницы в детском саду, а что именно они говорят? — делала какие-то пометки в блокноте, вынуждая профессора подозрительно на него коситься.

— Отвлекает воспитательниц, плохо ест, — он честно попытался припомнить все, на что жаловались воспитатели, — с детьми не играет. И, — тут профессор сконфуженно и неприязненно кхекнул, и добавил сильно понизив голос, почти шепотом, — кусается. — Слово прозвучало чрезвычайно глупо и нелепо.

Но женщина только кивнула:

— Кусается, — видимо не находя в этом ничего странного. — А вот скажите, агрессию он проявляет только по отношению к детям? Или ко взрослым тоже? Может к животным?

Денис Матвеевич был мнителен и почувствовал себя плохо.

Само страшное слово "агрессия" вызывало прежде всего ассоциации с растерзанными кошками, ножами в карманах, насилием, драками, подростковой колонией… Водкой и наколками по пальцам.

— Нет, — он неуверенно повел плечами, — кажется только к детям. — Но облегчения не почувствовал.

— А дома? Как он ведет себя дома? Агрессивно?

— Дома? — Денис Матвеевич с сомнением покачал головой, — да вроде нет. Он не любит выходить из комнаты.

Женщина неожиданно отложила блокнот, внимательно посмотрела на самого посетителя и вкрадчиво проговорила:

— Денис Матвеевич, а зачем вам эти дети? Почему вы их взяли?

Профессор похолодел.