Съевшие яблоко

Бар был комнатой метров шести и без окон. Грязный линолеум под ногами вспучился и по краям потемнел от сырости. Пахло спиртом, перегаром и кислятиной. Впереди стояла стойка или что-то вроде того, на которой пылились две обертки от шоколадок с ценниками, предлагаемые в качестве закуски. За стойкой у стены стояло с десяток початых бутылок, в основном с дешевыми коньяками и бормотухой. Барменши в баре не было. Равно как и посетителей.

Ашот расстегнул куртку. По-хозяйски расправил плечи и постучал по столешнице костяшками пальцев

— МаринА, давай выходи! Выпить пришли!

Из двери за стойкой почти сразу вышла молоденькая плюгавая девчонка с прыщавым, густо замазанным косметикой лицом. В дешевой толстовке и синем клеенчатом фартуке, повязанном поверх джинсов. Особо миндальничать и улыбаться Ашоту она не стала, хотя поздоровалась приветливо.

В баре стоял один единственный маленький стол и всего пара стульев. Впрочем, приятели Ашота тут же принесли еще три из обеденного зала. На мгновение сквозь распахнутые двери донесся оглушающий гвалт, но потом створку захлопнули и в баре снова воцарился несмолкаемый, но вполне сносный гул.

Азеры и ребята не успели рассесться, а Марина уже ставила на стол полторашки пива, бутылки с дешевой ягодной бормотухой, коньяк и мутные стаканы. А через минуту притащила полный поднос закуски из обеденного зала.

Ашот принялся разливать, и Никита растерянно глянул на Лизу. Но та на приятеля не обернулась. Новые знакомые говорили не переставая, но не с ребятами. Более того, говорили они не по-русски, так что школьники понятия не имели о чем речь. А те все смеялись над чем-то, время от времени подмигивали Лизе и Никите и снова смеялись.

Но когда пришло время отпивать разговор перешел на русский. Сами мужики пили коньяк, ребятам разлили по стаканам бормотуху. И как ни странно вкус у нее оказался совсем не противным, только немного кисловатым. От вина внутри сразу стало тепло и как-то туманно. Никите даже захотелось расстегнуть куртку. А мужики оказались очень даже ничего: шутили и смеялись. Травили анекдоты. Да и то, что время от времени они переходили на другой язык парня уже не коробило, ну подумаешь, говорят люди по-своему, так им так удобнее!

После второго стакана Никита почувствовал, что ему стало жарко, легко и прямо-таки на удивление весело. Лиза тоже вовсю смеялась, как-то незаметно отодвинувшись от приятеля и подсев ближе к Ашоту. Дядька даже по-отечески обнял ее за плечи, так что Никита прямо перед глазами видел его волосатую руку с пальцами-сардельками.

Стало шумно и весело. Народу становилось все больше: кто-то приходил кто-то уходил. По именам Никита запомнил только двоих: Ашота и Саида. И то только потому, что в какой-то момент вошла толстая официантка из обеденного зала и рявкнула:

— Саид, мать-перемать, говорила же не кури.

Парень, непонятно каким образом, оказавшийся сидящим прямо рядом с Никитой вяло матюкнулся и затушил сигарету. Этот Саид был моложе остальных, на вид ему было лет двадцать пять. Волосы его блестели от геля и были зачесаны назад, а под распахнутой курткой виднелась облегающая футболка с рисунком из газетных передовиц и пряжка ремня размером с кулак.

Но помнил это все пьянеющий Никита уже смутно. Щетинистые лица, черные волосы, куртки, руки смешались в кашу, из которой уже было трудно вычленить кого-то отдельного. На столе незаметно образовалась куча пустых бутылок из-под бормотухи и коньяка. Сверху все это полировали пивом, и Никиту уже начало мутить. Хотя ребятам коньяка не наливали — предлагали, но те засомневались, а особо мужики не настаивали.

Лиза уже едва ворочая языком привалилась к плечу Ашота, невнятно и доверительно что-то ему рассказывая. Тот поглядывал на девчонку несколько презрительно и подливал ей вина, хотя та и так уже была совершенно косая.

Тут Никите вдруг стало неуютно, на границе сознания закопошилась тревога:

— Лиз, — он потрепал подружку за плечо и почувствовал, что комната подозрительно качается перед глазами, — Лиза, — язык во рту будто распух и плохо ворочался. — Пошли. — и не сразу, но вспомнил, — мне это… домой.

— Че? — глаза у девчонки были совсем осоловелые, она даже не сразу поняла, куда смотреть и откуда ее зовут. Ашот тоже ненароком глянул на парня, но тут же отвернулся, возвращаясь к прерванной беседе, которую вел с приятелями. Ее волосатая рука по-прежнему сжимала Лизино плечо. — А… — девчонка с трудом выговорила заплетающимся языком, — я это… — и как-то неловко махнула рукой, — посижу. Еще.

Никита еще попытался ее уговорить, но девчонка плохо понимала, чего от нее хотят. Получалось, что надо уходить одному. Никита чувствовал, что это будет не очень хорошо — оставить тут Лизу одну, она же маленькая. Но скоро должна была прийти мать, и не приди он к тому времени домой, снова устроила бы сандал.

Никита, пошатываясь, поднялся.

По лестнице он шел бесконечно долго, ноги почему-то не слушались, так что ему едва удавалось утвердиться на ступенях. Было душно, шумно и вонюче. А Никита бился о стены то одним плечом, то другим.