Съевшие яблоко

"Я поздно буду, — мать сварливо бурчала, торопливо собирая сумку. Она считала, что если будет разговаривать только в таком тоне — Никита скорее прочувствует свою вину, — а ты к тете Рите сходи, я ей юбку отдавала подогнуть — забери. Только сначала зайди домой — пообедай. Посуду не забудь помыть. И не суй мокрую в шкаф, вытри сначала! Я за тобой замучилась потом пятна оттирать. И к Глебу Михайловичу сходи, я ему триста рублей должна — передашь. — Мать поспешно застегнула пальто, и потянулась целовать Никиту в щеку, — Ну все, я пошла".

Парень смутился и покраснел, и Лиза тут же скривила губы, подрагивающие в насмешке. Ее-то точно никто не мог заставить тратить свое время, чтобы забирать материны юбки. Лиза могла пойти гулять или не идти, повинуясь только собственному желанию.

— Ну лады, я тогда гулять пойду. Бывай.

И неторопливо повернулась, будто правда собиралась гулять одна. Парень вспыхнул под ее насмешливым взглядом.

— Нет, пошли. Я тоже хочу. — И в который раз испытал ту приятную смесь восторга от собственной смелости и легкого стыда за невыполненные обещания, которая посещала его при нарушении материных запретов.

Несмотря на холод на базаре было полно народу. Лиза здесь была почти своя, знала по имени чуть ли не каждого торговца, общалась и стреляла сигареты.

Ребята прошли через лабаз — там им делать было нечего. Торговля шла бойко, тетки с пакетами приценивались к крупам и сухофруктам, продавцы на покупателей внимания обращали мало, больше перекрикивались между собой. Наглые воробьи таскали у них орехи, а то и щелкали сидя прямо на мешках. У выхода продавали дешевые сумки, болтавшиеся на крюках и уже припорошенные снегом, рядом висела безобразно-дешевая занавеска из тюля, похожего на марлю, щетинясь заиндевевшими нитками. Торговали чем угодно: носками, трусами, бигуди, часами и запчастями с ворованных телефонов. Мать всегда по этим рядам проходила спесиво задрав подбородок и крепко прижимая к себе сумку. И Никиту поторапливала, чтобы двигался быстрее. Хотя никто из азеров на нее и не смотрел, они изредка окликали только молоденьких симпатичных девчонок. А остальных местных для них по большей части просто не существовало.

— Ашоот, привет! — Лиза перегнулась через прилавок, так что практически легла на него животом.

В глубине торговых рядов, за баррикадой висящих халатов и футболок стояли двое мужиков в черных кожаных куртках. Они о чем-о спорили запальчивыми громкими голосами. Эти сами не торговали.

При виде нее тот что постарше — неприятного вида мужик с сальными глазками и дешевыми остроносыми ботинками, нехотя обернулся:

— Привет, малая! — то ли он не помнил ее по имени, то ли называл так всех девчонок, ошивавшихся при базаре.

Лиза смотрела на него уважительно и немного заискивающе:

— Как дела?

Мужик не торопился подходить к школьнице, отвечая с усмешкой, но как-то свысока, без особого интереса:

— Помаленьку.

По-русски он, в отличие от многих, говорил очень чисто — видимо, прожил здесь не один год. Но с бережно сохраняемой национальной интонацией. Тонкие губы были в постоянном движении: то улыбаясь, открывая здоровые белые зубы, то сжимаясь в полоску.

Спустя секунду, мужик снизошел и усмехнулся:

— Приятель что ли твой? — он кивнул на Никиту, даже не задержав на том взгляда. И ответа тоже дожидаться не стал, махнув рукой, — а пошли, погреемся.

Пальцы у него были толстые короткие и покрытые черными курчавыми волосками. Куртка обтягивала круглое брюшко, и выглядела маловатой, отчего мешковатые штаны казались еще шире.

Когда он, не оглядываясь, и засунув свои руки-сардельки в карманы брюк направился к выходу, Лиза схватила Никиту за руку и потащила следом.

По пути они как-то ненароком обросли компанией. Прибавилась еще пара парней. В таких же кожанках, носатых ботинках и с иссиня черными подбородками. Одному было лет двадцать пять и он казался даже симпатичным, второй был даже старше Ашота, лет под сорок и в его аспидных волосах уже проглядывала седина.

Никита не понял куда и зачем они идут с этими мужиками, но Лиза вела себя так уверенно, светилась от довольства и все сильнее сжимала его руку, что он не стал даже спрашивать.

Оказалось шли все в ту же "Свету". В подвале пивнушки было темно, как и в прошлый раз, гвалт голосов, музыки, и звона тарелок окружал еще на верхних ступенях лестницы.

"за тебя калым отдам, душу дьяволу продам"

Но в зал они заходить не стали. Внизу Ашот свернул почему-то не вправо, а влево и Никита впервые увидел, что в "Свете" не один, а целых два "зала". На первом, в котором ребята были в прошлый раз, был приклеен лист с напечатанной надписью "ОБЕДЕННЫЙ ЗАЛ", на втором, в который входили сейчас красовалось "БАР".