Северный Удел

– Лаборанты – нет. Стефан все делает в одиночку, а потом запирает «клемансину» в хранилище, ящичек с секретом, заговорен, кровь просто так не выявить, даже если кому-то вдруг взбредет в неразумную голову пробежаться поисковыми жилками. Из приближенных государя о сдаче крови знает, наверное, только его секретарь, Хвостов Александр Горович, но тут тоже мимо – он точно кровник. А насчет вашего учителя решать уж придется вам. Еще вопросы? Ваше время выходит, Бастель.

Я кивнул:

– Хорошо. Почему семья Гебриз покинула Южный удел?

Глаза Гебриза вспыхнули:

– Глубоко копаете, осторожнее.

– Что там произошло?

Диего передернул плечами, лицо его исказилось, отчетливо хрустнули шейные позвонки.

– Сударь, выйдите из кареты вон! – прошипел он.

Тонкие пальцы порывисто нажали на рычаг, дверца кареты распахнулась, в черное бархатное нутро хлынул свежий влажный воздух.

Дождь, пока я был без сознания, оказывается, кончился.

– Как знаете, – сказал я. – До свидания.

– Погодите, – остановил меня Гебриз, едва я сошел со ступеньки на землю.

Несколько секунд он глядел из кареты в пустоту над моим плечом.

– Я не знаю, – произнес он наконец. – Вы слышите, Бастель, я не знаю! И никто уже не считает Ассамею своей. Бешеный старик, – сказал он тише, – что-то знал об этом.

– Кто?

– Ритольди.

– Ритольди убит.

– И Ночь с ним. Я не любил его. Как-то он сказал мне, что, пока он сидит в министерстве, Ассамея не увидит ни одной военной кампании. И будто бы это тоже тянется от самого Волоера. Нам, Гебризам, как подачку, выделили часть Сибирского края…

Он скривился, затем лицо его выправилось, он буркнул: «Прощайте» и захлопнул дверцу.

– Вы бы это, в сторонку отошли, господин хороший, – сказал мне, забираясь на козлы, светловолосый мужичок со знакомой физиономией.

Еще двое молодцов запрыгнули на каретный задник.

Рисунок жилок у всех троих был одинаков – густое красно-черное плетение. Все они были кровниками.

Я отступил.

– Бывайте, – проронил мужичок с козел, гикнул, свистнул, и запряженная цугом четверка с места взяла рысью.

По тропке я поднялся на холмик и встал там, наблюдая дом, распахнутое окно в комнату Майтуса, решетчатую ограду с узкой калиткой и двух постовых в мокрых накидках, вяло прохаживающихся по песку.

Легкий ветер прилепил рубашку к спине.

Мы, наверное, действительно вырождаемся, в ознобе подумалось мне вдруг. Что сделалось с «бешеным Грампом»? Что сделалось с мрачным и язвительно-ядовитым Гебризом? Что сделалось с государем?

Где их сила?

Раздавленный, растерявший куда-то всю свою твердость Ритольди плачется о внуке. Гебриз жалеет об Ассамее. Государь обморочно шепчет про кровь. Все прячутся, все в движении, все ищут спасения.

И это великие семьи, Ночь Падения и гуафр!

Может быть, подумал я, появление «пустой» крови – закономерный процесс? В смысле исторически закономерный? Достаточно червоточины, незаметного изъяна в империи – и механизм запущен. Растет слабость высоких фамилий, и одновременно зреет сила, намеренная прийти на этой слабости к власти.

Не так ли было и при Волоере?

Я вздохнул и стал спускаться к дому. Что делать мне? Не юркнешь под камень маленькой бирюзовой ящеркой.

Жалко, я пока еще ничего не соображаю.

Нет, конечно, Кольваро – защитники. Понять бы, от кого? И отец… Что он знал о пустокровниках? Почему вызвал меня письмом, зная, что его «немедленно» в лучшем случае уложится в неделю, а в худшем…

Возможно, он думал, как Гебризы, собрать всю чистую кровь в поместье, запереться и переждать. Надо бы расспросить дядю Мувена.

Но тогда отец что, поддался общей слабости?

А ведь он был специалист по южным землям. И карты собирал, и свитки, получается, пропущенные Волоером. Ах, как сейчас пригодилась бы его светлая голова!

– Господин Кольваро! Как вы это… незаметно, – выпучил глаза постовой, широкоплечий рябой парень.

Я прикрыл за собой скрипучую калитку:

– Что ж вы, братцы? Вас кровью застят, а вы?

– Так мы не отходили никуда, – побледнел второй, будто в противовес первому – щуплый и гладколицый. – Оно, может, дождь?

– Дождь.

Я рассмотрел их простые, безыскусно-серые жилки и махнул рукой.

О чем Лопатин думает? Бутафория, а не пост. Людей запросто мимо выносят. Или здесь какой-то расчет?

Нет, Благодати я Лопатину за такое напихаю.

Под взглядами постовых я пересек дорожки и прямиком по газону, через мокрые кусты направился к не по своей воле покинутому окну. Подпрыгнул, схватился за подоконник, подтянулся и залез внутрь.

– Браво, – раздался голос Терста.

Мое начальство сидело у постели, приложив ко лбу спящего кровника тыльную сторону ладони. Короткое пальто, шарф, лаковые туфли.

– Вы вернулись? – спросил я.

– А мы никуда не уезжали, – убирая руку, улыбнулся цехинский божок. – Очень недурно, кстати, сплетено. Кажется, вы сейчас общались с Диего Гебризом?

– Общался.

Наклонившись, я отряхнул штанины.

– Он очень сдал, не так ли?

– Это вы устроили нашу встречу?

– Способствовал, – наклонил бритую голову Терст. – Он рассказал вам о своей обязанности?

– Да, – я прихватил стул от туалетного столика в углу и сел напротив полковника. – Это снимает с него подозрения.