Северный Удел

Тимаков присвистнул, сочувственно хлопнул штабс-капитана по плечу.

– Отчеты, – сказал я, – чтобы людей не гонять, присылайте в «клемансинах». У вас нет предубеждения против такого способа?

Муханов почесал щеку:

– Да нет, собственно. Сами иногда используем.

– Тогда все. – Я показал на дверь саквояжем: – Пойдемте, господа.

Мы вышли из нумера.

Я провернул ключ в замочной скважине.

– Егор…

– Да? – обернулся Муханов.

– Осторожны будьте.

Штабс-капитан улыбнулся и снова щелкнул каблуками. На том и расстались. Я смотрел вслед строгой, прямой фигуре, пока она не свернула к лестнице.

– Он хороший сыскарь, Бастель, – сказал Тимаков, видимо поняв мой взгляд по-своему.

– Это-то понятно…

Тяжелое предчувствие растворялось в моей крови.

Словно только что едва знакомого человека я послал на смерть. Хоть беги и останавливай. Но я не побежал.

Гуафр!

Пока шли по коридору, пока спускались, пока пересекали гостиничный зал, Тимаков рассказал про свои злоключения в больнице.

– Старенький такой доктор, подслеповатый, – наклоняясь, говорил он мне в ухо, – представляешь, убеждал меня, что это какая-то ошибка. Там, наверху, где окна, две палаты. В одной мучается животом местный помещик, устроенный по-родственному. Сметанов Юрий Ильич. Все время осады морга он спал как убитый. Днем! Ну захотелось человеку. А вторая палата – пустая. Доктор чуть не на крови клялся…

Он умолк, пропуская упитанного господина, поднимающегося наверх из ресторана. Усатого, с бульдожьим лицом.

– Так вот, клялся, что никого в палату не селил.

– А селил? – спросил я.

– А с ним поработали, – сказал Тимаков. – Кровь низкая, податливая.

Миновав швейцара, мы вышли на воздух.

На западе уже розовело небо, слабо светили газовые фонари. Майтус махнул нам от стоящей в стороне кареты.

– Ритольди?

– Кто-то с высшей кровью точно, – Тимаков понизил голос, потому что из кареты выглянул одетый в штатское Сагадеев. – Память подтерли не только у доктора, но и у двух медсестер. Причем очень аккуратно. А учитывая, что времени было мало…

Он качнул головой. Мол, делай выводы, Бастель.

– А приезд-отъезд? – спросил я, замедлив шаг.

– Здесь еще интереснее, – Тимаков посмотрелся в гостиничное окно, поправил пробор. – Видели закрытый экипаж. Видели, как кто-то вышел. Ни записей, ни чего-то еще. То ли был человек, то ли не было.

– Н-да.

– Господа! – Обер-полицмейстер высунулся, спустив ногу на тротуар. – Хватит секретничать. Я, конечно, понимаю, специфика…

– Николай Федорович! – Тимаков приложил ладонь к груди. – Мы уже, уже!

Бодрым шагом он направился к Сагадееву, я же остановился у кровника, увязывающего мой багаж:

– Ну как?

– Да еще минут пять, – Майтус кивнул на стоящие вокруг него корзины, узлы и баулы. – Господин обер-полицмейстер как будто переселяться решили. Больше вашего набрали. Уж не знаю, поместится ли все.

– Ты не гунди, – я поймал от него конец веревки и закрепил ее внизу, продев в железное ухо. – Часть можно на крыше привязать.

– Можно-то можно…

Майтус со вздохом полез на приступку. Я подал ему один из баулов.

– Дальше сам, сам.

Тимаков с обер-полицмейстером уже устроились в салоне. Зажженная лампа бросала причудливые тени. На коленях у Сагадеева покоился небольшого размера черный кофр.

– Залезайте, – подвинулся Тимаков.

Я подал саквояж, забрался на сиденье. Стукнулся плечом в стенку. Тесновато. Не провернешься. Ног не вытянешь.

Потолок над головой потрескивал от усилий кровника.

– Сколько к вам ехать? – наклонившись, спросил Сагадеев.

Ему-то было комфортней – он сидел один.

– Если в семь выедем, к пяти-шести утра будем в поместье, – сказал я.

– Это хорошо, – Сагадеев щелкнул застежкой кофра. – Вот бумаги.

Он вытащил пухлый, перевязанный бечевой пакет с оттисками сургуча по краям и передал его мне. Пакет был увесистый.

– Это что?

– Официальное назначение на должность следователя по особым делам. Там повеление государя императора. Одобрительное письмо совещательного комитета. Грамоты доступа в службы и архивы. Собственно, Бастель, в какой-то мере и я теперь пребываю у вас в подчинении.

Обер-полицмейстер хохотнул, взъерошил волосы на затылке. Ему, пятидесятилетнему мужику, было, видимо, трудно признать над собой власть молокососа.

Не по крови – нет, по работе.

– А вот это, – он достал из кофра тонкую картонную папку, опять же крест-накрест заключенную в бечеву, – плод усилий полицейского управления под моим руководством. Выжимки, так сказать, из дел…

– Всех дел? – спросил я.

– Полякова-Имре и Иващина. Дело Синицкого сразу к вашей службе перешло. По нему и отчета никакого нет.

– Николай Федорович! – со всей возможной искренностью произнес я. – Мне очень нужны ваши опыт и поддержка! Я и сам, честно говоря, своему назначению…

– Это решение государя! – воздел палец Сагадеев.

– Хорошо, – тряхнул головой я. – Но я предлагаю вам совместное руководство. На паритетных началах.

Какое-то время обер-полицмейстер смотрел на меня выпукло-блестящими в свете лампы глазами.

– Согласен, – дернув усами, наконец сказал он.

Снаружи чиркал безопасными спичками Майтус, зажигая фонари по бокам козел.