Север и Юг

Миссис Хейл встретила дочь в гостиной. Сегодня она чувствовала себя лучше и вовсю расхваливала водяной матрац. Он так напоминал удобную кровать в доме сэра Джона Бересфорда! Ничего лучше она не встречала. Странно, но сейчас разучились делать такие замечательные кровати, на каких спали в дни ее юности. Ничего сложного: достаточно всего лишь взять настоящий пух. И все-таки до этой ночи она ни разу не смогла отдохнуть по-настоящему. Мистер Хейл предположил, что некоторые достоинства постелей прежних лет следует объяснить юношеской активностью, придававшей отдыху особую прелесть, однако жену версия не убедила.

— Право, мистер Хейл, все дело в кроватях сэра Джона. Вот ты, Маргарет, достаточно молода и весь день проводишь на ногах. Скажи, постели кажутся тебе удобными? Когда ложишься, ощущаешь полное расслабление или крутишься, напрасно пытаясь найти удачное положение, а утром просыпаешься такой же усталой, какой легла?

Маргарет рассмеялась:

— Честно говоря, мама, вообще никогда не думала, на какую кровать ложусь. Обычно я так хочу спать, что любое место кажется удобным: сразу засыпаю, — поэтому вряд ли гожусь в свидетели. К тому же не имела счастья познакомиться с кроватями сэра Джона Бересфорда, потому что никогда не была в Оксенеме.

— Разве? Ах да, конечно! Помню, что брала с собой бедного дорогого Фреда. После замужества ездила туда только раз — на свадьбу твоей тетушки Шоу. А бедный дорогой Фред тогда был младенцем. Диксон не хотела превращаться из горничной в няньку. Помню, как я боялась, что, если привезу ее в родные края, к семье, она захочет от меня уйти. Но в Оксенеме у малыша из-за зубов поднялась температура, а накануне свадьбы мне пришлось проводить много времени с Анной, да и сама я была не очень здорова, так что Диксон пришлось заботиться о ребенке больше, чем прежде. В итоге она так к нему привязалась и так гордилась, когда он отворачивался ото всех и признавал только ее, что уже не думала об увольнении, хотя и не привыкла к подобной работе. Бедный Фред! Все всегда его любили. Он родился с даром завоевывать сердца. Не могу представить, почему капитан Рейд возненавидел моего дорогого мальчика. Должно быть, у него злое сердце. Ах, твой бедный отец, Маргарет! Он вышел из комнаты. Не выносит разговоров о Фреде.

— А я люблю слушать о брате, мама. Рассказывай все, что захочешь. Много никогда не будет. Каким он был в раннем детстве?

— Право, Маргарет, не обижайся, но Фредерик был намного красивее тебя. Помню, впервые увидев тебя на руках у Диксон, я воскликнула: «Боже, что это за уродливое создание?» А она ответила: «Не каждому ребенку дано быть таким же красавцем, как мастер Фред, благослови его Господь!»

Ах как хорошо я все это помню! Тогда можно было каждую минуту держать сына на руках, а его колыбель стояла возле моей кровати. И вот теперь… теперь, Маргарет, я не знаю — где мой мальчик, и порой думаю, что больше никогда его не увижу.

Маргарет опустилась на низкую скамейку, бережно сжала руку матери и принялась гладить и целовать. Миссис Хейл долго и горько плакала, наконец повернулась к дочери и серьезно, почти торжественно заявила:

— Маргарет, если я смогу поправиться… если Господь пошлет исцеление, то только благодаря встрече с сыном. Тогда во мне проснутся все жалкие ростки былого здоровья.

Она умолкла, словно собираясь с силами, чтобы сказать что-то еще, а когда заговорила, голос задрожал от какой-то странной, но близкой сердцу мысли.

— А если суждено умереть… если окажусь среди тех, кто преждевременно заканчивает свои дни, то все равно должна увидеть Фредерика. Не знаю, как это сделать. Но если надеешься получить утешение в своей последней болезни, то позволь мне увидеть его и благословить. Всего на пять минут, Маргарет! В пяти минутах нет ничего страшного. Ах, дорогая, дай мне увидеть сына перед смертью!

В мольбе матери Маргарет не услышала ничего неразумного: в страстных излияниях умирающих мы не ищем логики, а вместо этого с горечью вспоминаем, как часто не исполняли желаний близкого человека. Даже если они просили о нашем собственном будущем счастье, мы гордо отворачивались. Однако эта просьба показалась настолько естественной, справедливой, необходимой для обеих сторон, что Маргарет твердо решила пренебречь очевидной опасностью и сделать все возможное, чтобы встреча состоялась. Большие, полные слез глаза смотрели на нее с тоской и мольбой, хотя бледные губы по-детски дрожали. Маргарет поднялась и встала напротив слабой, безвольной матери, чтобы та смогла прочитать в ее лице спокойную уверенность.

— Мама, сегодня же напишу Фредерику и передам твои слова. Не сомневаюсь, что он тут же к нам приедет. Не волнуйся. Если на этой земле можно что-то обещать, то обещаю: ты обязательно его увидишь.

— Напишешь сегодня? Ах, Маргарет! Почта уходит в пять. Ты ведь успеешь, правда? У меня осталось так мало времени. Чувствую, что уже не поправлюсь, хотя иногда твой отец убеждает и заставляет надеяться. Напишешь безотлагательно, правда? Не пропусти почту, потому что может не хватить нескольких часов.