Север и Юг

Торнтон стоял у окна спиной к двери, якобы с интересом рассматривая что-то на улице, но, честно говоря, боялся сам себя. Сердце непристойно колотилось. Воспоминания об объятии, так неуклюже прерванном им вчера, не давали покоя. Мысль о порывистом стремлении защитить снова и снова пронзала огненной стрелой, сжигая и самоконтроль, и способность принимать решения. Если бы сейчас она бросилась навстречу с распростертыми объятиями и с молчаливой мольбой упала на грудь, так же как вчера, он бы не оттолкнул ее, а прижал к сердцу и больше не отпустил. Сильный, волевой мужчина трепетал, пытаясь представить, что скажет и какой ответ получит. Может, она вспыхнет, на миг опустит голову, а потом придет в его объятия как в родной дом. Он то сгорал от нетерпеливого ожидания счастья, то холодел от предчувствия резкого отказа, одна лишь мысль о котором лишала смысла будущее существование.

В какой-то момент возникло ощущение, что он не один в комнате, и Торнтон обернулся. Маргарет вошла так тихо, что он не услышал ни звука: уличный шум заглушил легкие движения и едва заметный шелест мягкого муслинового платья.

Возле стола она остановилась, но сесть не предложила. Полуопущенные веки прикрывали глаза; неплотно сжатые губы позволяли заметить белую полоску зубов; тонкие, изящно вырезанные ноздри расширялись от медленного глубокого дыхания, но во всем остальном лицо оставалось неподвижным. Гладкая кожа, изящный абрис щек, щедрая линия рта со спрятанными в ямочки уголками — сегодня все казалось тусклым и бледным. Утрату естественного здорового цвета подчеркивала тяжелая масса темных волос, распущенных и причесанных так, чтобы скрыть рану. Несмотря на опущенный взор, голова оставалась слегка откинутой в прежнем гордом положении. Мягкие руки неподвижно висели вдоль тела. В целом мисс Хейл выглядела как узница, ложно обвиненная в преступлении, которое презирает и ненавидит, однако не считает нужным отвергать.

Торнтон поспешно шагнул было ей навстречу, но тут же опомнился, спокойно подошел к двери, которую Маргарет оставила распахнутой, и плотно ее закрыл. Потом, вернувшись и остановившись напротив, чтобы восхититься красотой, прежде чем осмелиться потревожить спокойствие, — а возможно, и отпугнуть, — заговорил:

— Мисс Хейл, вчера я повел себя очень неблагодарно…

— Вам не за что меня благодарить, — не дала продолжить Маргарет, поднимая на него взгляд. — Полагаю, вы пришли сказать, что считаете себя обязанным выразить признательность за поступок.

Вопреки гневу, густой румянец залил ее лицо и отразился даже в глазах, сохранивших тем не менее серьезность и непреклонность.

— Это всего лишь естественный инстинкт, как у любой женщины. Это я должна извиниться за безрассудные слова, что толкнули вас на рискованный шаг.

— Дело не в словах, а в правде, заключенной в них, пусть и выраженной саркастически. Однако вам не удастся сбить меня с мысли, а также избежать выражения глубочайшей благодарности и…

Торнтон замер на краю пропасти, опасаясь поспешного признания в непреодолимой страсти и сознавая необходимость взвесить каждое слово. Твердая воля победила, и, словно споткнувшись, он умолк.

— Я не пытаюсь ничего избежать, — заговорила Маргарет. — Просто говорю, что вам не за что меня благодарить. Больше того, любая благодарность причинит мне боль, поскольку будет считаться незаслуженной. И все же, если хотите избавиться от воображаемого обязательства, продолжайте.

— Вовсе не хочу избавиться от какого бы то ни было обязательства, — возразил мистер Торнтон, уязвленный ее холодностью и невозмутимостью. — Воображаемого или реального, решать не мне. Я же уверен, что обязан вам жизнью. Да, если хотите, можете смеяться и считать мои слова высокопарными, но они от души.

Мгновение он помолчал, потом тихим, полным страсти голосом, при звуке которого она затрепетала, продолжил:

— О, мисс Хейл! Готов сказать, что впредь в каждый успешный и счастливый миг своего существования буду думать, что радостью жизни, гордостью за достойно завершенный труд, остротой восприятия мира я обязан вам, и только вам. От этой мысли радость удвоится, гордость вспыхнет с новой силой, а восприятие бытия обострится настолько, что трудно будет понять, боль это или наслаждение. Да, вы должны выслушать… должны понять, что я в долгу перед любимой, ибо, как мне кажется, еще ни один мужчина не любил женщину так, как я люблю вас.

Торнтон решительно шагнул к Маргарет и крепко сжал нежную ладонь, с тревожным волнением ожидая ответа, но тут же в негодовании отдернул руку, услышав ледяной тон. Да, она заговорила холодно, хотя слова эти давались с трудом, словно их приходилось извлекать из глубин памяти.

— Ваша речь шокирует. Это нечестивые слова, богохульство. Да, таково мое непосредственное восприятие. Возможно, оно оказалось бы иным, если бы я смогла понять природу описанного вами чувства. Не хочу вас раздражать: к тому же нужно говорить тихо, так как мама спит, — но ваша манера меня оскорбляет…

— Оскорбляет? Какое несчастье! Но как? — воскликнул мистер Торнтон.