Сеть птицелова

Прогулку закончили через пару часов, устроив пикник прямо в лодке. Опасаясь матушки и скользких тем для бесед, Дуня усердно поддерживала разговор о народных поверьях, ставших весьма модной темой в произведениях романтических писателей. Духи темных пещер шотландского барда Оссиана, бледная толпа духов Шиллера («Нашего коллеги, военного врача», – не преминул заметить Пустилье), и вот еще – русалка веймарца фон Гёте. Приятно было осознать, что они в России не вовсе отстали от европейских литературных новинок.

Дабы не вдохновлять маменьку на новую волну предостережений, Авдотья, выходя из лодки, оперлась на твердую руку доктора. Стоящий рядом де Бриак побледнел: молодым людям из хороших семей в начале позапрошлого века выпадало не много возможностей даже для таких – через перчатку – прикосновений. Если бы Авдотья знала, что Этьен всю прогулку ждал этих нескольких секунд, ее женское самомнение было бы полностью удовлетворено.

Но княжна, сама почувствовав себя обделенной, отпустила руку доктора и, глядя впервые за прогулку прямо на де Бриака, обещала сейчас же переговорить с батюшкой, чтобы тот вновь выделил крестьян, теперь уж с четко обозначенной целью – осмотра реки вниз по течению. По предложению майора его солдаты, конные, пойдут поверху вдоль обрыва. Люди же Липецких отправятся на лодках, пристально оглядывая берег.

Воротившись к себе, дамы разделились: матушка, утомившись пленэром, отправилась почивать. Дуня же спать не собиралась, а, не снимая платья, вытянулась на застланной постели, глядела сквозь кисею в сад и ждала результатов экспедиции. Виной ли тому многие бессонные ночи, или поданные Марфой на лодке цыплята и кулебяка с рыбицею, или просто Дуню уморила послеполуденная жара и ровное жужжание насекомых, но она сама не заметила, как заснула… И проснулась только на закате – от стука в дверь.

– Поймали! – объявила ей красная от возбуждения Настасья. – Словили душегуба, барышня!

– Поймали?! – приподнялась на подушке Дуня с растрепанной вконец прической и следом от наволочки на правой щеке.

– Ей-богу, барышня! Наш Остап заметил нору евоную, кликнул французов-то сверху. Те с ружьями вбежали, ваш майор первый – так и вытащили паскудника! А он, собака, и не отпирался.

– А Глашу, Глашу-то нашли?! – Дуня вскочила с постели, стараясь не замечать, что дворовые, ничтоже сумняшеся, зовут де Бриака «ее» майором.

– Нет. Не было там Глашки, – вздохнула Настасья. – Может, утопла?

Не отрывая глаз от хозяйки, она истово перекрестилась.

Дуня зыркнула на нее сердито:

– Господь с тобой, Настасья! Жива еще, может, девочка!

И, мельком взглянув на себя в зеркало-псише – не до кокетства, выбежала из комнаты.

Перед барским крыльцом лежал, свернувшись калачиком, человек. Дворовые и французские солдаты обступили его плотным полукругом. Первое, что подумала Дуня, выскочив на это самое крыльцо и взглянув вниз, – она ни разу не видела никого грязнее. Все тело незнакомца покрыто было разводами ила, ошметками водорослей и песком. И только пытаясь разглядеть за этой тиной и глиной человека, она, внезапно покраснев, поняла, что он наг, как Адам. Кто-то только что окатил его водой – рядом стояло пустое ведро. Но грязи смыть не смог – лишь падали со спутавшихся волос серые капли.

– Назад! – услышала она приказ по-французски и увидела, как послушно расступаются солдаты и дворовые.

Де Бриак вошел в центр этого полукруга, посмотрел на съежившееся у его ног существо, потом поднял взгляд наверх и увидел замершую на крыльце Авдотью.

– Княжна, – склонил он голову, – боюсь, это зрелище не для ваших глаз. Полагаю, что прежде, чем опрашивать, его следует отмыть – хоть это будет и нелегкой задачей. И одеть.

– Я хочу говорить с ним. Конечно, после того, как вы… приведете его в порядок, – сказала Дуня, изо всех сил пытаясь преодолеть смущение. И добавила, подтверждая свое право быть на дознании рядом с французами: – Возможно, это кто-то из наших крестьян.

– Разумеется, княжна. – Темные губы раздвинулись в улыбке. – Приходите через полчаса в каретный сарай. Мы будем там.

Он сказал это так, будто они находились вдвоем, будто и не стояло вокруг десятки солдат и ее людей. Будто «мы» означало вовсе не «мы с Пустилье и душегубом», а «мы с вами». И Авдотья вновь почувствовала, как горячая волна заливает ей грудь, шею и щеки.

Быстро кивнув, она хотела было повернуться, чтобы уйти, и вдруг заметила на земле некое движение – существо подняло голову в спутанных космах и обратило к ней свое лицо. И это оказалось самое пленительное лицо, какое княжне приходилось видеть за всю ее девятнадцатилетнюю жизнь.

Глава шестнадцатая