Сеть Алисы

Мы с Финном переглянулись и, одновременно пожав плечами, побрели следом. Из Парижа в Лимож мы добрались довольно быстро, поскольку Эва проснулась рано. Нынче она вновь была разговорчива и вспоминала свое боевое прошлое, хотя в некоторые ее истории верилось с трудом (неудавшаяся бомбежка поезда с кайзером?). Следуя ее указаниям, мы подъехали к отелю рядом со средневековым собором. Пока Финн отгонял машину на стоянку, Эва на беглом французском переговорила с портье, размахивая бумажкой с адресом второй «Леты», где работала Роза. Потом мы втроем пешком отправились в город. Лимож смотрелся приятно: склонившиеся над рекой плакучие ивы, устремленные ввысь шпили готической церкви, горшки с геранью на балконах. Здесь не было разрухи, как в северной Франции, где похозяйничали немцы.

— Тут спокойнее, чем в Париже, — сказал Финн, вторя моим мыслям. Он был в рубашке, что вызывало неодобрение мужчин в отутюженных летних костюмах, но женщин, судя по их взглядам, его мятый наряд ничуть не смущал. Финн посматривал на молодых мамаш в соломенных шляпках и уткнувшихся в газеты мужчин на верандах кафе. — Здешний народ не выглядит таким заморенным, как на севере страны.

— Следствие «свободной зоны». — В туфлях без каблуков и в брючках, теперь я легко приноравливалась к его широкому шагу. — Режим Виши, конечно, не подарок, но здесь жилось легче, нежели в оккупированных районах.

— Не скажи, — фыркнула Эва, вышагивая впереди нас. — Одна их милиция чего стоила.

— Что за милиция? — не понял Финн.

— Вооруженные отряды, отлавливавшие участников Сопротивления. Я ненавидела этих сволочей.

— Но ведь милиции не было в Первую мировую войну, — удивилась я. — А в последней войне вы не участвовали.

— Это ты так считаешь, америкашка.

— Погодите, вы шпионили на двух войнах? А что вы…

— Не важно. — Эва вдруг остановилась, прислушиваясь к колокольному звону, лениво плывшему в летнем воздухе. — Колокола. Я их п-помню.

Солдатской походкой она вновь зашагала к реке. Качая головой, я поспешила следом.

— Гардинер, когда последний раз вы были в Лиможе? — спросил Финн.

— В августе девятьсот пятнадцатого, — не оборачиваясь, сказала Эва. — Рене Борделон привез меня сюда на выходные.

Всего несколько слов, но зародившееся подозрение насчет элегантного хозяина «Леты» превратилось в уверенность. Голос Эвы полнился чистейшей ненавистью, для которой может быть только очень личный повод. И я поняла: он был ее любовником. Ради ценных сведений Эва легла в постель к врагу.

Я вглядывалась в ее надменное, побитое жизнью лицо. И ведь тогда она была лишь чуть старше меня. А ты, Чарли, могла бы лечь с врагом, чтобы выуживать информацию? Притворяться, что он тебе мил, смеяться его шуткам, позволять раздеть себя — и все ради того, чтобы пошарить в его столе и надеяться, что в разговоре он сболтнет полезные сведения. И еще знать, что в любой момент тебя могут разоблачить и расстрелять.

Я восхищалась Эвой. Хотелось не только нравиться ей, но походить на нее. И познакомить ее с Розой. Вот чокнутая корова, помогшая тебя отыскать, когда все другие сдались. Я представила, как они окинут друг друга высокомерным взглядом. Потом мы берем выпивку и говорим, говорим наперебой. Свет не видел таких странных подруг.

Интересно, у Эвы когда-нибудь была близкая подруга вроде моей Розы? В ее военных историях фигурировала только Виолетта — лавочница, плюнувшая ей в лицо.

— Что это ты вдруг посерьезнела? — спросил Финн.

— Просто задумалась. — Печалиться не было причины. Пригревало солнышко, рука моя то и дело чиркала по рукаву Финна, что наполняло удивительно приятным чувством. — С каждым шагом я все ближе к Розе.

Финн скептически глянул на меня.

— Почему ты так уверена, что она отыщется?

— Не знаю. — Я попыталась облечь свою мысль в слова: — Надежда крепнет и крепнет.

— Но она уже вон сколько тебе не пишет. Года три? Четыре?

— Может, она и писала. В войну письма часто теряются. И потом, последний раз мы виделись, когда мне было всего-то одиннадцать. Она могла решить, что я еще слишком юна для постыдных вестей… — Я погладила свой живот. — Чувство, что она и сейчас в этом городе, становится все сильнее. Эва смеется, когда я говорю, что чувствую Розу, но…

Эва внезапно остановилась, и я чуть не врезалась в нее.

— «Лета», — тихо проговорила она.

Наверное, некогда это было красивое здание в фахверковом стиле с кованой оградой вкруг террасы. Но сейчас резные золоченые буквы на покосившейся вывеске были грубо замалеваны суриком, а большие окна заколочены досками. Уже давно здесь не подают луковый суп и слоеное пирожное.

— Что же произошло? — спросила я.