Сеть Алисы

Сделайте еще заход! — мысленно умоляла Эва. — Попробуйте снова! Однако аэропланы, теперь казавшиеся не гордыми орлами, но общипанными воробьями, скрылись. Почему?!

Да какая разница! Кайзер жив. Он объедет позиции, поглядит на солдат в окопах и одобрительно кивнет, увидев, что в Лилле городские часы переведены на берлинское время, а бульвары снабжены табличками с немецкими названиями. Вот разве что он решит отобедать в «Лете», и тогда Эва получит шанс воткнуть столовый нож ему в спину или подлить крысиного яду в его шоколадный мусс. В противном случае он, живой и здоровый, вернется в Германию и машина войны покатится дальше, целехонькая, как только что проехавший поезд.

— Ну и ладно, — проскрежетала Виолетта. — Смерть кайзера привлекла бы сюда всю немецкую контрразведку. И нас бы непременно взяли.

— Не п-похоже, что война закончилась. — Эва не узнала свой голос. — Теперь вряд ли что из-з-з… — Так и не осилив слово, она встала и машинально отряхнула юбку.

Не шевелясь, Лили смотрела вслед удалявшемуся поезду, лицо ее как будто сразу постарело.

Виолетта глянула на нее, сверкнув очками.

— Поднимайся, Лили.

— Будь они прокляты… — Лили покачала головой. — Ах, сволочи…

— Ну же, милая, вставай.

Лили поднялась. Попинала траву, а потом вдруг мрачно, чуть заметно усмехнулась:

— Не знаю, как вы, пташки мои, а я сегодня напьюсь вдрызг.

В любом случае Эва не смогла бы составить ей компанию за стаканом паршивого бренди или виски. Вечером у меня Рене, — подумала она. — И завтра. А на выходных от него не отделаться ни днем ни ночью.

Вечер делился на части. Горячая ванна, затем минут десять относительного покоя: шелковый пеньюар, слегка липнущий к чуть влажному телу, большой бокал ликера. Рене ставил какую-нибудь пластинку, например Дебюсси, и рассуждал об импрессионизме в музыке, живописи и литературе. Это была легкая часть. От Эвы требовалось лишь восхищенно внимать.

Потом Рене забирал у нее бокал и вел в спальню. Наступала трудная часть.

Долгие-долгие поцелуи. Он никогда не закрывал глаза, немигающий взгляд его ловил малейшие перемены в ее лице. Потом он медленно стягивал с нее темно-розовый шелковый пеньюар, неторопливо укладывал ее на безупречно свежие простыни и голый ложился сверху, но не спешил войти в нее.

Ужасно хотелось, чтобы он поскорее справил свое дело и отвалился. Так было бы гораздо легче.

— Прежде я не занимался обучением девственницы, — после первого раза сказал Рене. — Невинности всегда предпочитал опытность. Что ж, посмотрим, насколько ты сметлива. Поначалу ты не изведаешь наслаждения, так уж вы, женщины, устроены, что, по-моему, весьма несправедливо.

Язык его охотно исследовал все закоулки ее тела: от впадин за ушами и под коленями до прочих известных мест. Этим он мог забавляться бесконечно, как и тем, чтобы рука ее под его водительством изучала его собственное бледное чистое тело. Он любил придать ей ту или иную позу и разглядывать с разных углов зрения.

— Когда ты удивлена, ты слегка распахиваешь глаза, точно лань, — однажды сказал Рене и вдруг легонько прикусил ей сосок. — Вот как сейчас… — Он провел пальцем по ее ресницам.

Для Эвы стало откровением, что плотская близость позволяет людям лучше узнать друг друга. Я этого не хочу, — заполошно думала она. — Чем меньше ему обо мне известно, тем успешнее моя работа. Но с каждой ночью он узнавал о ней все больше.

«Труднее всего лгать тому, кто прекрасно тебя знает», — еще в Фолкстоне сказал капитан Кэмерон. Эва отогнала мысль о нем, не желая, чтобы он незримо присутствовал в постели Борделона, но страх не исчез. Если Рене узнает ее достаточно хорошо, удастся ли обманывать его и дальше?

Удастся, — решительно сказала себе Эва. — Просто потребуется больше сноровки, но ты справишься. И запомни: ты тоже его узнаёшь.

Ночь за ночью в нем открывалось что-нибудь новое: дрожь жилки на виске, огонек, вспыхнувший в глазах. Мужчину, которого ты видела голым, прочесть уже гораздо легче даже сквозь броню его элегантного костюма.

Вслед за прелюдией тотчас происходило соитие. Борделон предпочитал быть сверху или сзади. Ухватив Эву за волосы, он запрокидывал ей голову, чтобы видеть ее лицо, и, не теряя ритма, приказывал смотреть на него. После извержения обмякал и, остывая от любовной гонки, продолжал начатый в кабинете разговор о Дебюсси, Климте или прованском вине.

Нынче темой был кайзер.

— Говорят, он доволен визитом. Аэродром ему понравился, но кто знает, какое впечатление произвели на него окопы. По слухам, это жуткое зрелище.

— Вы его в-видели? — Эва даже не шелохнулась: пальцы ее по-прежнему были переплетены с пальцами Рене, ноги обхватывали его узкие бедра. В такие моменты Борделон расслаблялся. — Я надеялась, он появится в «Лете».

Она старалась говорить простодушно, но, видимо, что-то промелькнуло в ее лице.