Сеть Алисы

Покручивая на пальце фальшивое обручальное кольцо, я представила картину: в узких брючках, обернутых посудным полотенцем, я сижу за кассой, у меня красивая короткая стрижка. За стойкой Роза в стильном черном платье встряхивает светлыми кудряшками. На подиуме маленький оркестр играет джаз. Рядом с нами два пухлых малыша лепечут по-французски и по-английски — это Маленькие Неурядицы, превратившиеся в Несносные Наказания… Миссис Дональд Макгоуэн и мадам Этьен Фурнье живут хорошо. Просто хорошо.

Глава восемнадцатая Эва

Июль 1915

Эва еще не видела Лили такой раздраженной.

— Сосредоточься, маргаритка! Ты витаешь в облаках!

— Сейчас соберусь, — пообещала Эва, но думала об одном: меня измочалили.

Хоть и не до смерти. Рене Борделон был довольно внимателен. Не настолько, чтобы лишить себя удовольствия, но все же. Чуть-чуть крови, не особенно больно. Вот и все, — думала Эва, получив разрешение одеться и идти домой. Еще одна смена, а утром поезд в Бельгию, встреча с капитаном Кэмероном, доклад о приезде кайзера. И до возвращения о Борделоне можно забыть.

Но после смены он опять оставил ее у себя.

— Конечно, я должен бы дать тебе время прийти в себя. — Борделон чуть улыбнулся. — Но уж очень ты соблазнительна. Ты не против?

— Нет, — сказала Эва.

А что она могла ответить? Поэтому был второй раз.

— С нетерпением буду ждать твоего возвращения.

Сидя в кровати, Борделон смотрел, как она одевается, и длинными пальцами собирал в гармошку простыню на колене.

— Я т-тоже. — Эва глянула на часы — без малого четыре утра. До встречи с Лили на вокзале осталось меньше четырех часов. — К сожалению, пора уходить. Спасибо за выходной день, мсье. (О благодарности забывать нельзя.)

Борделон не попросил обращаться к нему по имени, хотя сам называл ее только Маргаритой. Глядя, как она натягивает пальто, он усмехнулся:

— Ты удивительно молчалива, Маргарита. А ведь обычно женщины страшные болтушки. Я люблю тем сильней, что, как дым ускользая И дразня меня странной своей немотой…[5]

Нечего и спрашивать, чьи это строки. Бодлер, конечно. Вечно Бодлер, черт бы его побрал. До встречи на вокзале осталось всего ничего, и она придет не собранная, не выспавшаяся, благоухающая мужским одеколоном.

Да еще измочаленная.

Вместе с Лили поспешая на перрон, Эва старалась, чтобы походка не выдала ее состояния. В свое время Лили обо всем узнает, но не теперь, когда она так сосредоточена на благополучном переходе границы. А капитан Кэмерон не узнает никогда. Эвелин Гардинер не меняет свою девственность на отправку с передовой. Она снова ляжет с Рене Борделоном, ибо теперь знает, что в постели тот разговорчив. За две ночи он уже кое-что выболтал об асе Максе Иммельмане и предстоящем визите кайзера. Пусть себе говорит, а она будет слушать. Что до остального… Привыкнет, вот и все.

— Скверно, — тихо сказала Лили.

Эва поняла, что опять отвлеклась и приказала себе собраться. Теперь она увидела, что встревожило Лили — перрон кишел немцами, военными и гражданскими.

— Кого-то взяли? — чуть слышно прошептала Эва, чувствуя, как взмокают руки в перчатках.

Самой большой угрозой было то, что под пытками арестованный шпион выдаст других агентов, поэтому все они почти ничего не знали друг о друге, однако…

— Нет, с помпой встречают какую-то армейскую шишку, — прошептала Лили. — Принес же черт ее именно сегодня…

Сквозь давку они пытались пробиться к охранникам, проверявшим билеты и паспорта. Поезд уже подали, локомотив под парами пыхтел и всхрапывал, точно жеребец, которому не терпится пуститься вскачь. Но в присутствии высокого начальства контролеры были особенно дотошны.

— Говорить буду я, — напомнила Лили.

Нынче она была торговкой сыром Вивьен, в соломенном канотье и старенькой кружевной блузке с высоким воротом. Согласно плану, Лили изводит охранников болтовней, неуклюжая Эва то и дело роняет что-нибудь из громоздкой поклажи, и от них не чают избавиться. Но всех гражданских досматривали придирчиво, очередь двигалась еле-еле. Нам нельзя опоздать на поезд, — кусая губы, думала Эва. Наконец они добрались до турникета. Лили уже изготовилась подать свой паспорт, но тут раздался возглас на французском с немецким акцентом:

— Мадмуазель де Беттиньи! Неужто вы?

Эва первой разглядела и тотчас узнала немца лет сорока пяти: густые усы, треугольная челочка, большие эполеты, два ряда медалей — кронпринц Баварии Рупрехт, генерал-фельдмаршал, командующий шестой армией, один из лучших германских военачальников. В июне он приезжал в Лилль и, обедая в «Лете», нахваливал «эльзасский черничный пирог», а также новые немецкие истребители-монопланы «фоккер», размещенные на местном аэродроме. Подливая ему бренди, Эва запомнила информацию о «фоккерах».

И вот сейчас он, окруженный толпой адъютантов, подошел ближе и коснулся плеча Лили:

— Глазам не верю, Луиза де Беттиньи!