Сестры зимнего леса

Но из тятиных книг мне известно, что евреи были изгнаны из своей земли, из Иерусалима и Вавилона. У рек Вавилонских там мы сели и заплакали, когда вспомнилось нам о Сионе…[36] Тятя всегда поёт этот псалом на шалос-сеудос – третьей субботней трапезе. Дыхание у меня перехватывает. Не придётся ли нам когда-нибудь вот так же плакать о Дубоссарах, о здешней тихой жизни, как плачем мы о Иерусалиме и Вавилоне? Однажды наши с сестрой пути разойдутся. Я чувствую, что мы с ней уже на пороге. Крупные слёзы капают на землю.

И тут волоски на шее встают дыбом. За мной кто-то наблюдает.

Припадаю к земле, оглядываюсь вокруг и принюхиваюсь. Так и есть. Я чую его запах. Оборачиваюсь через плечо и вижу мельк меха за стволами дубов. Вскакиваю и бегу за чужаком, но скоро теряю его из виду. Тщательно обследую окрестности, всё напрасно. Я в лесу одна. Меня охватывает страх.

28 Лайя

Всё тот же гул за окном,
чувствую – зреет беда.
Если правда – медведи в лесу,
мне нужно их задержать,
пока не забрали сестру.

Заварю-ка
ромашковый чай.
Он тревогу мою уймёт.
Часть заварки впрок припасу
на шаббес – таков завет,
и не мне его нарушать.

Хорошо бы добавить имбирь —
в жилах раздуть огонёк,
что вспыхнул при мысли о…
о Фёдоре.
Губы жжёт,
лишь только вспомню касанье,
его раскалённых губ.

Язык стал сух и шершав.
Что-то сегодня будет
в его поцелуе? Вкус

спелого абрикоса
или иного чего?
Руки мои хотят,
хотят, хотят его рук.

Он, только он один
способен дать мне ответ
на все вопросы мои.

29 Либа

Мои руки перепачканы в земле, зато ногти опять розовые и вполне человеческие. Прислушиваюсь, но различаю лишь стук собственного сердца и со всех ног бегу домой.

Кем был тот человек на базаре? Может, надо сообщить о нём кахалу, и Лайя не единственная, кому нужна защита? Может быть, мы все под ударом?

Кое-как вытерев ладони о юбку, открываю дверь. Увидев меня, Лайя вскрикивает.

– Ты дома? – спрашиваю.

– Ну да. А где же ещё?

– Я думала… думала, ты ушла.

– Я чай пью. – Сестра улыбается. – Для шаббеса тоже заварила.

На сердце у меня теплеет. Всё у нас наладится, всё.

– Лайя, я тебя очень люблю. Прости меня. Вдруг навалилась такая ответственность. Я за тебя боюсь, ближе тебя у меня в целом свете никого нет.

– Я тоже очень тебя люблю. – Сестра меня обнимает.

– И по тяте с матушкой я скучаю, – признаюсь ей. – Страшно за них. Устала я, Лайя, просто сил больше нет.

– Понимаю, – шепчет она, гладя мои волосы. – Знаю, ты стараешься присматривать за мной, чтобы я чего не натворила. Но не могу же я всю жизнь просидеть взаперти? Мне хочется побыть на людях, узнать их получше.

– Да-да, прости меня, сестрица. Слушай, Лайя… О чём тебе рассказала матушка перед отъездом?

– Либа, я знаю, кто ты.

– Знаешь? – Я едва не подпрыгиваю.

– У меня теперь такое чувство, что всегда знала. После маминого признания многое словно встало на свои места.

– Ты когда-нибудь замечала… то есть ты не начинала… – умолкаю, смешавшись, закрываю глаза и выпаливаю одним духом: – Иногда мои ногти удлиняются, зубы становятся острыми. И ещё. Мне всё время хочется есть.

– А у меня спина зудит и руки болят. Кажется, спрыгну с крыши – и полечу.

Мы с сестрой смотрим друг на друга, впервые увидев в новом свете. Однако я не знаю, как сказать Лайе, что за ней могут прилететь лебеди. Очень не хочется этого говорить. Очень страшно потерять сестру. Решаюсь только пробормотать:

– Скажешь, если увидишь поблизости лебедей?

– Да я их всё время вижу.

– Правда?

– Ага. На реке, в небе… Один даже повадился на нашу крышу прилетать. А ты скажешь, если увидишь медведей?

– Скажу. Держись от лебедей подальше, хорошо? И на крышу не вылезай. Обещаешь?

Лайя согласно кивает, но по глазам вижу – врёт.

– Ты в самом деле думаешь, что речь идёт об обычных медведях? – спрашиваю.

– Не знаю, но собираюсь выяснить.

– Сейчас я была в лесу, и мне показалось, будто за мной подсматривают. Попыталась догнать соглядатая, да куда там! Слишком быстр. Заметила только мелькнувший мех. Вечером смотри в оба, Лайюшка. Теперь я не единственный медведь в окрестностях.

– Буду настороже. Но и ты тоже поостерегись. Неразумно гоняться по лесу за незнакомыми медведями.

– Постараюсь. Пообещай мне ещё кое-что.

– Что?

– Если увидишь, как я… меняюсь, беги, Лайя, беги со всех ног.

– Куда и зачем?

– Затем, что я себе не доверяю. Я себя боюсь. Вдруг потеряю голову и наброшусь на родную сестру?

– Я-то тебе доверяю.

– Ну, хоть одна из нас мне доверяет, и то хлеб, – вздыхаю.