Сервер и дракон

Прошло пять лет, и теперь рядом с ним, так же сгорбившись, сидел Пенгеркоски, смеялся и лил пиво на печку. От жары, пива и водки кружилась голова.

Оранен прислонился спиной к липкой стене, и пар обжег ему лицо. Угли в печи уже догорали, но круглые камни, лежавшие на ней, еще хранили жар и как будто просили воды.

Где же он нашел свою смерть? Он больше не знал.

– Мальчики Туртолы снова в сауне, jumalauta! – взревел Пенгеркоски.

Оранен усмехнулся. Пенгеркоски не изменился.

– Что ржешь, мистер Хельсинки? – Пенгеркоски прикончил свою бутылку и пошел за следующей. Они оставили пиво в ведре с холодной водой снаружи.

– Saatana, вот это ветер, – пробормотал Пенгеркоски, вернувшись. Сжал челюсти и посмотрел на Оранена.

– Странная ты птица, Оранен. Вот я говорю и говорю, а ты молчишь, хотя это твой дом и твоя выпивка. Даже полные лохи вроде меня знают, что пишут в газетах. А мне насрать. Ты хочешь просто успокоиться, это нормально. Perkele, я тут только ради выпивки и компании. Маловато в последнее время было того и другого. Я здорово подружился с твоим стариком, когда ты уехал. Он беспокоился о тебе. Просто чтобы ты знал.

Оранен уставился на раскаленные печные камни.

– Похоже, у тебя тоже есть причины, – сказал Пенгеркоски. – Черт, я две недели бухал, а ты выглядишь еще хуже меня.

Оранен вздохнул.

– Все развалилось, – сказал он. – Маркетта хотела ребенка. Но у нас не получилось. Мы перепробовали все. Perkele, если бы с той клонированной овцой сработало, мы бы и это сделали. Но ничего не вышло. И тогда она уговорила моего лучшего друга Антти трахнуть ее. И у нас появился Туомас.

А дальше пошло-поехало. Я ревновал. Думал, что они продолжили трахаться. Нанял частного детектива. Оказалось, что да. И мы начали рвать компанию на части. Антти подставил меня – это вот тот случай с Сонерой, о котором пишут в газетах. Я забухал, по-настоящему. Маркетта подала на развод, а Туомас… – Оранен горько рассмеялся. – Я не пил три дня подряд, чтобы увидеть Туомаса один раз, а потом поехал сюда. Больше этого не будет. Видишь, в городе все то же самое.

Они слушали шипение пара и пили.

– Я похоронил твоего отца, – сказал Пенгеркоски.

– Что?

– Похоронил его. Он заставил меня пообещать. На ячменном поле, – сказал Пенгеркоски торопливо. – Твой папка не любил церкви и кладбища.

– Почему ты мне не сказал?

Оранен встряхнул Пенгеркоски, толкнул к стене сауны. Бутылка Пенгеркоски упала и разбилась.

– Как он умер?

– Застрелился, – буркнул Пенгеркоски, – извини.

– Господи, – сказал Оранен и отпустил Пенгеркоски, еле сдерживая слезы.

Через некоторое время печь погасла, и в сауне стало холодно и темно.

– Ты же знаешь, зачем я здесь, да? – наконец сказал Оранен.

– Ага, – сказал Пенгеркоски. – Я утром загляну, посмотрю, как у тебя дела.

Потом Пенгеркоски слез со скамейки, выругался, наступив на осколок бутылки, и ушел.

Оранен долго сидел один. Он больше не чувствовал вкуса водки, но все равно пил.

Какого бога ты нашел на ячменном поле, папа?

Оранен встал. Воздух стал густым, а у ног появилось собственное мнение о происходящем.

«Хорошо, – подумал он, – так и надо».

Достал из ящика посылочку от Дмитрия: обрез 12-го калибра. Сунул его под мышку, взял со стола полупустую бутылку водки и вышел.

На лестнице он поежился, понял, что бос, вернулся и сунул ноги в отцовские сапоги. Они были ему маловаты, но ноги все равно уже онемели. Он двинулся по тропе, ведущей к полю. Землю покрывал хрустящий белый иней. Он наступал на замерзшие лужи с таким звуком, как будто билось стекло.

Было уже не совсем темно. На горизонте, прямо над темными зубами сосен, виднелось оранжевое пятно, и Оранен увидел, что Пенгеркоски сдержал слово. Ячмень Ораненов, темно-желтый в свете зари, поднимался почти до талии. Замерзшая пористая земля казалась черной и жирной. Ветер гулял по полю, как рука, ласкающая шерсть желтой собаки.

Оранен сделал большой глоток водки. Ничего здесь нет, сплошная грязь и коровье бешенство. Под конец старикан все-таки сошел с ума.

Потом он увидел в ячмене голого великана.

Сначала он подумал, что это какое-то большое животное, может медведь, лежит на спине. Но его осветили первые лучи солнца, и Оранен увидел, что это огромный человек. Он лежал на спине, раскинув руки, и махал ими, будто ребенок, рисующий в снегу силуэт ангела. Волосы у него были цвета ячменя, длинная борода наполовину закрывала огромное брюхо, на босых ногах чернели пятна грязи. Он казался молодым и старым одновременно.

Встав, он стал похож на дерево, выросшее из красно-золотого моря. И когда он заговорил, голос его был подобен ветру:

– Зачем ты пришел,

Что ты ищешь,

Сын Оранена,

Дитя ячменя?

Оранен сделал еще глоток водки и рассмеялся. Все это было достаточно странным, чтобы казаться смешным. К тому же в его венах звенела выпивка.

– Perkele, я не знаю! Проклятье, дайте человеку спокойно покончить с собой!

– Здесь нет смерти,

Нет танцующих дочерей Туони,