Сергей Вавилов

До Средней Пресни Сергей Иванович добрался без особых приключений. Вот и дом родной. Дверь открыла мать еще до того, как сын успел постучаться: Александра Михайловна услышала скрип полозьев, прекратившийся возле дома, и сразу догадалась кто. Прижавшись к груди сына, мать залилась радостными слезами.

Сергей Иванович снова занял свои комнаты на верхнем этаже основного дома. Два дня никуда не выходил: перебирал библиотеку, старые записки. Иногда какая-то страница книги или дневника задерживала его внимание, и он начинал читать.

Под горкой журналов и студенческих тетрадей обнаружил как-то вечером свой дневник странствований по Италии. 1913 год! Пять лет назад! А кажется, прошла вечность. Боже, как это далеко, как это бесконечно непохоже на все, что рядом!

Словно написанные кем-то другим, слоено из другого мира, звучали строчки, родившиеся 18 июля 1913 года во Флоренции:

«…довольно неразумно истратил около 30 лир на книги. У антиквара купил 2 книжки о Галилее и еще кой-какого математического хлама. Затем приобрел паскудное издание Данте и 2 томика стихов Аннунцио, вот и все. Вообще с книгами мне пора остепениться. Я в них не новичок, понимаю всякую ценность книги, т. е. «мою» и антикварную. Я и покупаю-то книги именно по этим двум ценностям: для «себя» и иной раз как «редкость». Но, несмотря на это мое понимание, приобретаю много всякой дряни, мусора и кирпичей. Книга самая высокая «вещь» в мире, потому что это почти человек, даже иногда выше человека (как Гаусс и Пушкин). Но книжка хороша: 1) прочитанная, 2) хорошая. В моей библиотеке многие книги этим условиям не удовлетворяют».

Сергей Иванович погасил керосиновую лампу, подошел к окну. Таяли в вечерней мгле фигуры редких прохожих; снова угрюмо, молчаливо прошел красногвардейский патруль.

И опять прежняя тревожная мысль:

«Нужны ли им физики? Или… Или что?»

Тревога Вавилова была тревогой большинства представителей умственного труда: ученых, инженеров, учителей, писателей. Многие считали: рушатся культура и наука, рушатся навсегда.

Сергей Иванович не успел осмотреться в Москве, как получил ответы на вопросы, волновавшие его накануне. Оказалось, что революция остро нуждается в людях творческого труда, в том числе и в физиках. Впервые он узнал об этом от своего бывшего научного руководителя Петра Петровича Лазарева.

В 1917 году, на самой грани февральской революции, Лазарев был избран академиком. А незадолго перед тем, в конце шестнадцатого года, на Миусской площади в Москве было закончено строительство здания исследовательского института. Институт строился еще по проекту Петра Николаевича Лебедева на общественные средства и предназначался в основном для работы физиков из Народного университета имени Шанявского и лебедевцев из лаборатории в Мертвом переулке.

В январе 1917 года в новом здании на Миусской площади был организован первый научно-исследовательский институт по физике в России — Физический институт Московского научного института. После Октября все это было подчинено Наркомздраву, а в составе Физического института стала складываться окончательно оформившаяся в апреле 1919 года небольшая лаборатория при рентгеновской, электромедицинской и фотобиологической секции Наркомздрава.

Возглавил эту лабораторию академик Петр Петрович Лазарев.

Естественно, что Вавилов в поисках работы сразу же обратился за советом к Петру Петровичу.

— Батенька вы мой! — воскликнул Лазарев, увидав своего возмужалого ученика, переступившего порог лаборатории. — Вот вас-то мне как раз и надо. Ищу, собираю всех лебедевцев. Нам создаются наилучшие условия для работы, возможные в наше время. Мы можем и должны продолжать свои исследования. Нам говорят: не бойтесь ничего, дерзайте! Ищите новое! Ах, если б Петр Николаевич дожил до этих дней!..

Сергей Иванович приступил к работе в Физическом институте. Он очень скоро понял, как нелепы были выдумки, будто новая власть плохо относится к интеллигенции.

В те дни известность получили слова В. И. Ленина, обращенные к Максиму Горькому:

«Скажите интеллигенции — пусть она идет к нам. Ведь, по-вашему, она искренне служит интересам справедливости? В чем же дело? Пожалуйте к нам: это именно мы взяли на себя колоссальный труд поднять народ на ноги, сказать миру всю правду о жизни, мы указываем народам прямой путь к человеческой жизни, путь из рабства, нищеты, унижения»[13].

И интеллигенция шла работать на революцию. Одни — стиснув зубы, не забыв обид, реальных или надуманных. Другие — с чистым сердцем, поверив в правоту октябрьских идеалов или просто не желая отрываться от народа.

К строителям новой жизни примкнули и многие ученые.