Сергей Николаевич Булгаков

Индивидуальность и личность. Булгаков употребляет оба понятия для характеристики обособленности, партикулярности человеческого индивида, разрозненности людей в греховном, падшем состоянии, в состоянии возобладавшей самости. Личность мыслится Булгаковым как начало яркое, выделяющееся, непохожее на других. Быть личностью – наивысшее наслаждение, которое граничит с самопожертвованием, отказом от самости. Булгаков вспоминает в связи с этим слова Гете: «С напряженностью этого личного начала связана острота жизни: Hschstes GlYck der Erdenkinder Sei nur die Perssnlichkeit![173]». Аскетизм предполагает самоограничение, самоотрицание, отказ от своей личности, который в то же время является ее наивысшим религиозным утверждением: «Религиозно утверждая свою личность, мы должны согласиться ею пожертвовать, потерять свою душу, чтобы спасти ее от самости и непроницаемости, открыть ее радости любви-смирения. То больное, люциферическое я, которое сознает себя в противопоставлении к всякому другому я как к не-я, должно приобрести с ним совместимость и тем получить положительное, а не отрицательное только определение. Если формула первого: я есть не нея, и я больше всякого не-я, то формула второго: я есмь ты, он, мы, вы, они. Надо отречься от себя, не восхотеть своего я, идти крестным путем аскетики смирения, которая потому и получила такое значение и такую разработку в христианстве»[174]. Религиозное спасение означает для Булгакова освобождение от индивидуальности: «Условием спасения христианского является погубление души своей ради Христа, т. е. освобождение от плана индивидуальности»[175].

Самость является как бы ложной оболочкой личности, она не укоренена в существенном и наделяет личность чертами иллюзорного бытия: «Того, в чем проявлялась лишь его самость, онтологически вовсе не существует, хотя эта иллюзия какими-то нитями и была связана с его личностью, которая, целиком уйдя в эту иллюзию, вне ее остается нагой и нищей»[176]. Уже не в философском, но в дневниковом тексте, вспоминая о месяцах, проведенных в ялтинской тюрьме в 1922 году, он описывает сокамерников, среди которых были и красноармейцы: «плечо к плечу – спал бывший комиссар той же самой чеки, по отделу борьбы с контрабандой. Это была самая интересная и значительная личность в тюрьме»[177].