Сергей Николаевич Булгаков

Еще в философский период булгаковского творчества определение личности приобретает ряд теологических коннотаций: «Творец почтил венец Своего творения, насколько оно в человеке возвысилось до духовности, т. е. до личности»[186], «без наличности в мире этой формы божества, человеческой личности, невозможно было бы и самое боговоплощение»[187]. В богословский период сверхличность обретается уже не в общественности, а в Троице. «Личный характер Божества, его ипостасность, соединяется и с абсолютно-сверхличным характером Его троичности – “Троицы в Единице и Единицы в Троице”»[188]. Термин «ипостасность» («во-ипостасность»), заимствованный у богослова VI века Леонтия Византийского[189], позволяет Булгакову отойти от представления о Софии как об особого рода «четвертой ипостаси» («как любовь Любви и любовь к Любви, София обладает личностью и ликом, есть субъект, лицо или, скажем богословским термином, ипостась»[190]), и мыслить ее как принцип воипостазирования божественных и человеческих ипостасей, однако как принцип не отвлеченный, но конкретный, живой, динамический: «Понятие ипостасность одинаково отличается и от ипостаси и от безыпостасности, свойственной всему несуществующему в себе, т. е. мертвому или отвлеченному. Это способность ипостазироваться, принадлежать ипостаси, быть ее раскрытием, отдаваться ей»[191]. Глагол «отдаваться» вызвал бурю редакторского негодования евразийца П. Н. Савицкого, увидевшего в нем слишком откровенный намек на мистическую эротику софиологии[192]. Введение термина «ипостасность» провоцирует Булгакова на постулирование наряду с «личной любовью» «любви неличной», которой Бог любит свою Софию и София (Божество) любит Бога ответной любовью. «В своем интегральном существе мир есть человечность, и человек есть живое сосредоточие мира, владыка мира, “бог” его (в предназначении). София, как ипостасность, есть предвечное человечество»[193].

Сам принцип существования Бога как Троицы описывается Булгаковым так: «Единство жизни при раздельноличности ипостасей»[194]. Термин «раздельно-личный» встречается также и в написании через дефис и принципиален для Булгакова, поскольку раскрывает смысл догмата о Троице, представляющей собою три самостоятельных ипостаси, обладающие единой природой. Прилагательное «личный» и наречие «лично» встречается нередко и по отношению к каждой из Божественных ипостасей, прежде всего – второй и третьей: «“Сошествие с небес” Сына, которое сопровождается Его личным кенозисом»[195]. «Христос есть Личность всех личностей, Ипостась всех ипостасей»[196]. «В Пятидесятницу в мир сходит сама Третья ипостась лично, а не только в Своих дарах»[197]. (О Логосе: «Его личным самосознанием было Богосыновство»[198].)

Личность – сфера религиозного опыта, поэтому часто прилагательное «личный» входит в словосочетание «личный религиозный опыт»: «в основе религии лежит пережитая в личном опыте встреча с Божеством»[199]; «содержание веры всегда превышает личный религиозный опыт, вера есть дерзание и надежда»[200]. Наряду с «личным опытом», религия есть и предмет «личного дела», понимаемого, однако, отлично от «частного дела», Privatsache, немецкой социал-демократии, фундирующего свободу совести и входящего, например, в Готскую программу. «Вера есть функция не какой-либо отдельной стороны духа, но всей человеческой личности в ее цельности, в нераздельной целокупности всех сил духа. В этом смысле религия есть в высшей степени личное дело, а потому она есть непрестанное творчество»[201]. Однако перекличка с программной формулой немецкой социал-демократии здесь налицо. Да и слово «частный» в русском изводе этой формулы нередко заменялось на «личный». Так, современник и коллега Булгакова по Сергиевскому Богословскому институту А. В. Карташев пишет о монофизитской ереси: «Формула этой ереси начинается с толерантного лозунга отделения церкви от государства, с допущения религии как личного, частного дела каждого (Privatsache)»[202].