Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанности, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.
Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционная страсть, став в нем обыденною, ежеминутно должна соединяться с холодным расчетом.
Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционером, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.
О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела…
Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен сообразоваться не с какими-нибудь личными чувствами, а только с пользою революционному делу. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем, с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на избавление, и на какую сторону перетянет, так и должен решить.
Глава третья
«НАРОДНАЯ РАСПРАВА» В МОСКВЕ В 1869 ГОДУ
Собравшиеся в небольшой гостиной друзья услыхали, что Петр Иванович Павлов только что приехал из-за границы, и что он там близко встречался с эмигрантами.
Раздались восклицания, расспросы. Скоро Петр Иванович, отшучиваясь на все стороны, добродушно улыбаясь, до мельчайших подробностей представил слушателям как живут, где живут, с кем живут русские эмигранты.
Между тем, солнце село. В комнате сразу стало темно. Хозяин встал, подошел к окнам и, затворив ставни, зажег огонь.
— Ну, а что же они говорят о нас?
И уже не шутя, а пытливо вглядываясь в лицо, Иван Петрович ответил:
— Они ждут — когда и
— И мы
— А пока вы, значит, подождете начинать?
— Но надо же получить знания…
— Революцию можно произвести и без этих знаний.
— Вы хотите революции?
— А вы чего хотите?
— Я хочу, чтобы народ был счастлив!..
— Революционеры тоже только этого хотят.
— … Мы понесем народу знания, организуем артели…
— Вы сами себя обманываете.
— Что?!
— Правительство разгонит ваши артели.
— … Мы откроем школы…
— А оно прикроет их.
— … Мы пойдем в народ…
— И вас арестуют, закуют, сошлют.
— Но где же выход?
— В революции. Только в ней. Кто говорит иначе — лицемер.
Слова Павлова дышали холодной страстью революционера. Нельзя было устоять против их жестокой правды. Но Кузнецов еще пытался удержаться на своей позиции.
— Нет, знания нам все же нужны. Пусть по-вашему: сначала — революция; но после нее? Народ к нам придет за помощью, за советом, и мы должны будем знать, что ответить, когда он спросит: «Ну, а теперь что? Научите как строить новую жизнь!»
— Новое здание будут строить новые плотники. Не заботьтесь о них. Их выделит из своей среды народ, когда мы сбросим с него гнет государства.