Сережик

Вообще так поступает девяносто процентов так называемых самокритичных людей. В приступе самобичевания они обязательно добавляют, что это из-за этих хороших качеств все и произошло. Нет чтобы честно признать, что они просто идиоты.

Мама в этом смысле не исключение: с нее можно было писать хрестоматию по психологии и учить, как нельзя жить. Она была сильным, властным человеком. Но эта сила работала на ее разрушение. Она, как сама признавала, не за того мужчину вышла замуж, но почему-то в этом были виноваты ее родители. Они не пустили ее вовремя развестись. А она родителей слушала, уважала, жалела и не хотела причинять им боль.

Зная характер мамы, я с уверенностью могу сказать, что нет на свете чего-нибудь такого, чего мама бы захотела и не сделала. Она всегда добивалась всех целей, которые перед собой ставила. Например, она заставила – в буквальном смысле этого слова – отца отправиться с ней на курсы английского языка в Москву. Им уже было под сорок, но она решила, что они должны выучить английский и поехать за границу зарабатывать – и все! Через шесть месяцев изнурительной учебы они выиграли конкурс по всему СССР, среди нескольких сот абитуриентов, и были выбраны для поездки в Африку как специалисты русского языка и литературы. Мама была отличным методистом и преподавала в педагогическом институте. Ее уважали и слушались студенты. К ней на уроки приезжали со всего Союза. Она была настырна как танк и непоколебима, как Павел Корчагин. Кстати, мама очень любила этот образ и всегда его ставила мне в пример. Она русской грамматике могла научить даже табуретку, если бы поставила эту цель.

Отец же был, как я уже говорил, слабым человеком, и на курсах в Москве ему пришлось нелегко. Он несколько раз собирал чемодан и хотел сбежать от мамы и от учебы. Но не тут-то было – у мамы был напор, как у Ниагарского водопада. Она просто его заставила, убедила, сломала. И он все же вместе с ней сдал экзамен и прошел конкурс. Папа всегда эти московские полгода вспоминал с ужасом.

Мама говорила:

– Ты мне обязан! Если бы не я, то сидел бы сейчас где-нибудь в Ленинакане со своими плебейскими друзьями и в той красной сорочке.

Папу в Ленинакане называли Дрош. Флаг по-армянски. Из-за этой самой красной сорочки.

Это отдельная история. Когда отец пришел просить руки мамы, у него не было приличной сорочки, и ему друг одолжил свою, красного цвета. С того дня так и прозвали его – Дрош. Мама не без иронии вспоминала эту историю и говорила, мол, если бы она ему отказала и не подобрала его, то жил бы он сейчас в дерьме, в своем плебейском городе и носил сорочки друзей.

«Я сделала из тебя человека, – говорила она. – Ты никогда бы сам не поднялся с дивана».

И в этом была доля правды. Хотя нужна ли была отцу эта правда, не знаю.

Ему кроме английского томика Вильяма Сарояна – кстати, он постоянно его перечитывал, как будто не было других книг, – да пачки сигарет ничего не было нужно в жизни. Он не ходил в кино, у него были только два школьных друга, которых он видел раз в год. Он неохотно менял белье и носил одну и ту же одежду до тех пор, пока мама насильно не снимала ее с него. Он не любил мыться. Он не разговаривал по телефону, он вообще ни с кем не разговаривал. Когда мама пыталась с ним поговорить, она заводилась минут на двадцать. Он внимательно слушал и мычал на разные лады. Мать уже привыкла и понимала, что означает это мычание. Правда, в молодости такие «диалоги» заканчивались скандалом. Но и скандалы тоже были похожи на монолог из трех слов: «Ну скажи же что-нибудь!»

Он мог часами лежать на диване и читать газету. Он никогда не гулял ни с детьми, ни с внуками. Мама его буквально заставляла хотя бы в Новый год сходить к родственникам. Его присутствие дома выдавал только храп. Папа любил свой диван, сигареты и Сарояна. Когда в пятьдесят лет он бросил курить, остались только диван с Сарояном.

Мама ненавидела мою ленинаканскую бабушку Вардануш и мою ленинаканскую тетю Маро. Как полагается в традиционной армянской семье, эти чувства у них были взаимны. Вообще в разных армянских семьях я часто видел, что свекровь и золовка не особенно хорошо относятся к невестке и наоборот. Но тут была просто патологическая ненависть. И ненависть эта была обоюдной. Меня ленинаканские бабушка и тетя очень любили, но они целыми днями шушукались и говорили гадости про маму, и это вызывало у меня злость, и от этого появлялся ком в горле. Но я ничего не мог с этим поделать.

Бабка Вардануш

Это, как я уже говорил выше, очень трагичный персонаж. Словами его передать очень сложно, но я постараюсь.

Взгляд бабки Вардануш был стеклянный, она пережила в 1915 году резню армян в Османской империи. Я не говорю здесь «геноцид», потому что она этого слова не знала. Говорила «резня», и все. Ее родителей убили на ее глазах. Она об этом в деталях рассказывала мне на ночь, как обычно детям рассказывают сказку.