Сережик

На этот раз папа из Москвы вернулся, а мама осталась, чтобы еще что-то купить. Отец приехал с чемоданом, мы с сестрой решили его открыть, чтобы разложить все по полкам в гардеробе и посмотреть, что там есть для нас. В чемодане лежало грязное отцовское белье – работа для стиральной машины, а под ним – множество банок черной и красной икры. А в карманчике чемодана мы нашли черную плоскую кассету для нашего магнитофона «Сони», купленного на заработанные честным трудом сертификаты в чековом магазине год назад. Мы сразу отправили кассету в открывшийся ротик магнитофона, он проглотил ее, пожевал и начал петь. Мы уже слышали эту группу по центральному телевидению в «Голубом огоньке» на Новый год. И по нашему республиканскому каналу ее показывали вместе с Демисом Руссосом, Джо Дассеном и другими заграничными певцами, которые, наверное, считались приемлемыми для советского уха. В общем, кассета с «Бони Эм» пришлась очень кстати.

Странно, конечно, что ее мы нашли у папы: его раздражала громкая музыка, а тут мы включали ее на полную катушку. Мама тоже всегда жаловалась, если музыка была громкой. А я не понимал, как можно, скажем, Led Zeppelin или Deep Purple слушать тихо. И меня ужасно бесили родители, когда открывали дверь в мою комнату и начинали философствовать:

– Знаешь, Серёжик, когда слушаешь тихо, тогда музыка становится намного приятнее.

Меня бесило, что, вместо того чтобы сказать: «Иди в жопу, Серёжик, со своей музыкой, мы любим Аллу Пугачеву и Софию Ротару, и этот шум и крик нам не подходят», они начинали нести полную чушь. Придумывали какие-то фальшивые объяснения вместо правды. Еще меня разрывала злость, когда мама закатывала глаза от классики. В этом было что-то пафосное, мол, смотрите, как я страдаю.

Сейчас это смешит, но в переходном возрасте хотелось всех задушить. Всех без исключения! С годами понимаешь, что люди просто разные. И дети – не пристройка к зданию, не прицеп к машине. Это что-то отдельное. Может, в чем-то на тебя и похожее. Но дети всегда лучше нас. Нам об этом не говорили. Наши родители всегда были умнее, лучше… и прочая хрень.

Обед варить не надо было, мы весь день жрали красную и черную икру. Мне больше нравилась красная, а сестра говорила, что черная дороже, и ела ее чайной ложкой. Мы просто купили масло и хлеб.

«Бони Эм». Икра с маслом. Праздник! Это было счастьем, тем более что папа мог спокойно лежать и дремать на диване, и «Бони Эм» его не раздражала.

Вообще я замечал на протяжении всей жизни, что, когда родители были по отдельности, они почему-то были более вменяемы и согласны с нами. Никто ни на кого не орал, не обижался. И мне всегда казалось – уже в зрелом возрасте, – что если кого-то из них не станет, то второй успокоится наконец. Но когда ушел отец, мать окончательно потеряла смысл жизни, она была в растерянности. Ругаться стало не с кем. Вроде всю жизнь страдала с ним, я даже помню, как-то она сказала, что, когда отец умрет, будет плакать не о нем, а о бессмысленно проведенных с ним годах и угробленной молодости. Но вышло совсем наоборот. Она страдала, даже говорила, что в отце были хорошие качества. На нее было грустно и смешно смотреть. А я понял, что вообще не знаю людей.

Через два дня мама вернулась, и все встало на свои места. Остатки икры были спрятаны в холодильник. Она сварила обед, отругала сестру, что дома нечего жрать, поскандалила с папой. И жизнь стала налаживаться.

Кладбище

Может, меня неправильно поймут, но мое любимое место в Ленинакане – старое городское кладбище. Я считаю, что это одна из достопримечательностей города. Но недалекие горожане об этом даже не подозревают.

С этим кладбищем связаны многочисленные воспоминания – как детские, так и более зрелого возраста. Как-то моя тетка Маро рассказывала, что бабка Вардануш на кладбище проводила много времени, оплакивая своего сына Марлена, которого я никогда не видел. Она даже однажды заснула на его могиле. Ее долго ждали дома, потом вычислили, что она может быть у Марлена и, наверное, с ней что-то случилось. Маро и папа пошли ее искать на кладбище. А была уже ночь. Она там как раз проснулась и сидела на могиле с растрепанными волосами, как заблудившийся призрак. Маро говорила, что это было очень страшно, и они долго со стороны наблюдали за ней и не могли в темноте понять, она это или нет. В своем она уме или сошла с ума от горя. Оказалось, что, проснувшись, бабка Вардануш просто испугалась идти куда-то и решила остаться на месте, пока не рассветет. Но, слава богу, за ней пришли.

Настоящее имя моего дяди по отцу Марлена тоже было Сергей. Это какое-то нелепое совпадение. Помню, когда я, только научившийся читать, прочел на его могильном камне «Даниелян Сергей», решил, что людям делают могилы при жизни, и эта – моя, просто папа заранее приготовил ее для меня. Потом я увидел и могилу своего шестимесячного брата Даниеляна Сергея в Москве. Мне было как-то странно, что у меня, живого, столько забронированных могил.