Сережик

В общем, по кладбищу я любил бродить всю жизнь. В детстве мы шли туда с ребятами за приключениями. А вот когда повзрослел – понял, что неспроста Шекспир придумал для принца Датского известный текст с черепом Йорика. Я даже сам как-то нашел на кладбище череп, у него не было нижней челюсти. И он меня сразу навел на эту банальную философию.

Кладбище в Ленинакане старое, там видно, кто жил в городе в девятнадцатом, в восемнадцатом веке. На туфовых надгробиях вырезалась атрибутика, характерная для специальности усопшего. Под камнями лежат останки портных, сапожников, жестянщиков… На надгробиях кроме ножниц, иголок и молотков есть и книги, перья-ручки, очки – это мастера и городская интеллигенция.

Это старое кладбище удивительно скромных горожан. Естественно, среди них и богатые люди – и тогда тоже были воры в законе, городские авторитеты, бандиты, бизнесмены. Но никому в голову не приходило заказывать монументы, безвкусные надгробия со сломанными гвоздиками, плачущими женщинами, писающими ангелочками и прочим говном.

Сразу понимаешь, что у людей были другие ценности. Я видел могилы князей, на которых стоит всего лишь хачкар. Раньше князей часто хоронили в притворе у входа в церковь, чтобы люди ходили по их надгробным плитам. Князь должен служить своим подданным даже после смерти. Это было нашим менталитетом, элементом культуры, бытом.

Сравнивая старые могилы с новыми, видишь, как люди постепенно превратились в говно. Я думаю, великому мистику с мировым именем Гурджиеву, отец которого похоронен на этом кладбище, и в голову бы не пришло делать отцу мраморный сидящий памятник или ставить его во весь рост, чтобы он возвышался, как фаллический символ, над другими могилами. В то время, наверное, это было бы чем-то вроде порнографии, которую решили показать в детском саду. Стыдно, низко, глупо. Отец самого Гурджиева лежит скромно под белой плитой, и на ней уже почти стерлись латинские буквы.

Я случайно нашел его могилу. Просто она была очень ухожена, и я спросил местную сторожиху неопределенного возраста:

– Чья это могила?

Она знала каждого мертвеца пофамильно. Глядя на эту старушку, которая ловко перепрыгивала через могильные плиты, можно было подумать, что она знала каждого усопшего не только по фамилии, но и была лично с ним знакома. Она была смуглая, вся в морщинах.

Посмотрев на меня, она важным тоном ответила, что это очень важный человек, отец очень важного человека. И за этой могилой ухаживают из-за границы. Иногда даже приезжают из-за границы и говорят на заграничном языке.

Если бы такие профессионалы сидели у нас в правительстве, мы были бы Швейцарией. Сразу стало понятно, что последователи великого мистика до сих пор приезжают на могилу его отца в Армению и поклоняются ей.

А недалеко от отца Гурджиева находится могила известного гюмрийского городского героя – Полоза Мукуча. Он был авторитетом, его уважали. Он решал вопросы, о нем до сих пор в Ленинакане слагают легенды. Он же и герой анекдотов. Его могилу сделал поэт Аветик Исаакян. Если бы на ней не было фамилии, вряд ли можно было бы понять, что там лежит человек, которого помнят уже двести лет.

Не знаю, когда мы превратились в уродов. В советское время или в постсоветское? Но это кладбище является наглядной картиной, учебным пособием: как стихи превращаются в рифму, музыка – в звуки, женщина – в вагину. Я, наверное, постарел, если это меня раздражает.

Как-то я пытался найти могилу своего прадеда Арута: он был изгнан из Карса во время геноцида в Турции и пришел с семьей в Александрополь. На поиски я взял с собой отца. Он был уже старым, и мы медленно занимались своим неблагодарным делом. Мы бродили между плитами, но так ничего и не нашли. Нам не смогла помочь даже суперпрофессионал по мертвецам – старушка неопределенного возраста. Отец признался, что когда они с другом хоронили прадеда в сорок шестом году, им было по десять лет. Они сами вырыли яму: взрослые мужики все были на фронте. И похоронили его «где-то тут». Потом с мальчишками принесли ящик из-под винограда и сделали бетонную плиту. Старушка-профессионал неопределенного возраста грязно выругалась и сказала:

– И как такая могила могла остаться через семьдесят лет?

Профессионал был прав. Мы ушли оттуда. После этого папа своим ходом на кладбище уже не приходил.

Характер

У мамы была патологическая ненависть к Ленинакану и ко всему, что с ним связано. Ее отношение к городу казалось и странным, и смешным. Она никак не могла смириться с тем, что вышла за ленинаканского провинциала и он сгубил ей жизнь. Я еще в раннем возрасте заметил, что мама всегда винила в своих несчастьях всех на свете, кроме себя. И если даже винила, то прибавляла себе заслуги и как бы невзначай делала себе комплименты. «Да, я не права, нельзя быть такой доброй!» Или: «Я дура, они сели мне на голову, потому что я чересчур щедрая!»

И все в этом роде.